Луденские бесы - [39]

Однако возможности проявить бесстыдство, увы, не предоставлялось. Приходскому священнику незачем было появляться в монастыре. У урсулинок был свой собственный наставник, а среди пансионерок родственниц или знакомых у кюре не было. Занятый своими священническими обязанностями, а также бесконечными судебными исками, Грандье не мог тратить время на пустые словеса, на рассуждения о христианском совершенстве. Что же касается чувственности, то многочисленные любовницы вполне удовлетворяли все его телесные потребности. Шли месяцы, годы, а аббатиса все не могла устроить так, чтобы кюре мог заглянуть в ее глаза. Грандье оставался для нее всего лишь звуком, именем без человека — но таким именем, от которого веяло страстью и силой. Фантазии, сумрачные видения, а более всего любопытство разжигали воображение монахини.

Плохая репутация — это эквивалент запаха, который издают животные во время брачного периода. Впрочем, не только запаха, но еще и криков, и даже, в случае некоторых насекомых, инфракрасного излучения. Когда женщина слывет распутной, она как бы подает всем мужчинам невидимый сигнал: ее можно домогаться. Точно таким же соблазном веет от прославленных соблазнителей, известных разбивателей сердец. Перед ними трудно устоять даже самым почтенным дамам. В глазах затворниц урсулинского монастыря Грандье представал фигурой поистине легендарной. Он был полу-Юпитер, полу-Сатир — безгранично похотливый, а потому необычайно интересный и привлекательный. Позднее, во время процесса над Грандье, некая замужняя дама, принадлежавшая к одной из лучших луденских фамилий, рассказала, как однажды, после причастия, священник посмотрел на нее в упор, и она «ощутила неистовую страсть к нему, испытав дрожь во всех своих членах». Другая свидетельница показала, что однажды, встретив кюре на улице, была охвачена «необычайно сильным чувством страсти». Третья просто посмотрела, как он входит в церковь, и «затрепетала от чувств, готовая немедленно отдаться ему прямо там же, на месте». Надо отметить, что все эти свидетельницы славились добродетелью и безупречной репутацией. Каждая была замужем, у каждой росли дети. Бедная Иоанна не имела ни мужа, ни детей, ни каких-либо занятий. Что же удивительного, если она заочно влюбилась в это восхитительное чудовище, отца Грандье! «Мать-настоятельница была не в себе и разговаривала все время только о Грандье, к которому были устремлены все ее помыслы», — читаем мы в свидетельских показаниях. Иоанна думала о священнике постоянно. Ее созерцательные медитации, которые должны были быть обращены к Господу, вместо этого концентрировались на Урбене Грандье. Повторяя это имя, Иоанна воображала себе непристойные, пьянящие картины. Она стремилась к Грандье, как мотылек, летящий на огонь, как школьница, влюбляющаяся в эстрадного певца, как скучающая домохозяйка, сходящая с ума по Рудольфу Валентино. Стоит ли удивляться, что психика Иоанны не выдержала. В 1629 году она слегла с «недугом живота», вызванным чисто психосоматическими причинами. Доктор Рожье и хирург Маннури писали, что «она ослабела до крайней степени и едва могла ходить».

Не будем забывать, что во время описываемых событий урсулинский пансион продолжал работать, обучая молоденьких девушек и девочек чтению, письму, катехизису и хорошим манерам. Можно себе представить, какая атмосфера царила в этой монастырской школе, директриса которой была охвачена сексуальной истерией, мало-помалу распространявшейся и на прочих учительниц. В документах не сохранилось никаких свидетельств на этот счет. Нам известно лишь, что со временем возмущенные родители стали забирать дочерей из пансиона, уже не доверяя «добрым сестрам». Поначалу же казалось, что в обители ничего особенного не происходит.

В пятый год игуменства Иоанны в монастыре произошел ряд событий, на первый взгляд совершенно незначительных, но повлекших за собой драматические последствия.

Сначала умер наставник урсулинок каноник Муссо. Это был весьма достойный пастырь, приложивший немало усилий для процветания обители, но он был уже очень стар и в последние годы почти впал в детство. Состояние душ духовных дочерей было ему неведомо, а монахини, в свою очередь, каноника ни во что не ставили.

Когда Муссо умер, игуменья изо всех сил пыталась изобразить скорбь, но сердце ее трепетало от счастья. Наконец-то, наконец-то!

Как только старика похоронили, настоятельница немедленно отправила письмо приходскому священнику. Начиналось оно с описания тяжкой утраты, постигшей монахинь, а далее Иоанна переходила непосредственно к делу: ей самой и ее подопечным нужен новый духовный наставник, такой же мудрый и благочестивый, как усопший каноник. В конце письма настоятельница прямо приглашала кюре занять освободившееся место. Надо сказать, что письмо составлено очень искусно — если не считать орфографических ошибок, ибо с правописанием мать Иоанна была не в ладах. Разве смог бы Грандье устоять перед этой искренней, благочестивой и в то же время лестной мольбой?

Но увы — Грандье ответил вежливым отказом. Он не достоин такой высокой чести, да к тому же у него хватает и прочих обязанностей.