Луд-Туманный - [3]

и в то же время оплакивалось в крике как нечто, исчезнувшее много веков тому на зад.

Однако тайно сжигавший его яд был не лишен и некоторой сладости. Потому что неизвестное, нагонявшее на него смертельный страх, иногда можно было воспринимать как опасный мыс, который он уже обогнул. И, лежа ночью без сна в теплой пуховой постели, прислушиваясь к дыханию жены Златорады и шелесту ветра в ветвях деревьев, он испытывал острое наслаждение.

Он говорил себе: «Как приятно! Как безопасно! Как тепло! Как непохоже это на ту безлюдную вересковую пустошь, когда у меня не было плаща и ветер пробирался во все швы камзола; у меня болели ноги, луна едва светила, и я все время спотыкался, а ОНО кралось в темноте». Он говорил это, упиваясь переживанием какого-то неприятного приключения, благополучно оставшегося позади. В этом также крылась причина гордости, испытываемой им от хорошего знания своего города. Так, например, возвращаясь из Палаты Гильдий домой, он говорил себе: «Прямо через рыночную площадь, вниз по переулку Яблочных Чертиков, затем обогнуть оружейную герцога Обри и на Хай-стрит… Я знаю эту дорогу как свои пять пальцев, как свои пять пальцев!»

И каждый знакомый, с которым он встречался, каждая собака, которую он мог назвать по имени, усиливали это ощущение безопасности и вызывали всплеск самодовольства. «Это Виляшка – пес Гозелины Флекс, а это Мэб – овчарка мясника Рэкабайта, я их знаю!»

Бессознательно он представлялся самому себе чужестранцем, которого никто не знает, и который поэтому так же неуязвим, как если бы он был невидимым.

Единственным внешним проявлением его тайной тревоги были вспышки внезапной и необъяснимой раздражительности, если какое-нибудь невинное слово или замечание случайно пробуждало его страхи. Он терпеть не мог, когда говорили «кто знает, что будет через год?» и ненавидел такие выражения, как «в последний раз», «никогда больше», в каком бы будничном контексте они не произносились. Например, он приходил в бешенство, когда жена заявляла: «Никогда больше не пойду к этому мяснику!» или: «Этот крахмал отвратительный. Я крахмалила им белье в последний раз».

Страх также пробуждал в нем тоскливую зависть к положению других людей: именно поэтому он страстно интересовался жизнью своих соседей, словно она проходила совсем в другом мире, непохожем на его собственный. Поэтому у него сложилась не совсем заслуженная репутация человека очень отзывчивого и участливого. Он завоевал сердца многих морских капитанов, фермеров и старух-работниц тем, что проявлял поразительный интерес к их рассказам. Длинные запутанные истории из их обыкновенной бедной монотонной жизни вызывали у него то же чувство, какое испытывает путешественник, застигнутый в пути ночью, при взгляде на светящееся окно уютной гостиной.

Он даже иногда хотел поставить себя на место умерших и часами бродил по старому кладбищу, которое с незапамятных времен называлось Поля Греммери. Он объяснял свою привычку тем, что оттуда открывался очаровательный вид на Луд-Туманный и его окрестности. Но хотя ему действительно искренне нравился открывавшийся сверху вид, на самом деле его влекли туда эпитафии, подобные этой:

Здесь покоится Эбенизер Спайк,

булочник,

на протяжении шестидесяти лет снабжавший

жителей Луда-Туманного свежим вкусный хлебом,

и умерший в возрасте восьмидесяти лет

в окружении сыновей и внуков.

Как хотелось ему поменяться местами с этим старым булочником! Но тут же его посещала тревожная мысль о том, что, возможно, не стоит слепо верить эпитафиям.

Глава 2 Герцог, отшутившийся от власти, и прочие традиции Доримара

Прежде чем продолжить наш рассказ, считаем необходимым для лучшего его понимания вкратце описать историю Доримара, а также верования и традиции его жителей.

Луд-Туманный раскинулся на берегах двух рек, Пестрой и Дола, сливавшихся под острым углом в окрестностях города. В месте их пересечения находится порт. Дома расползлись по склону холма, на вершине которого находились Поля Греммери.

Дол был самой большой рекой Доримара и у Луда-Туманного становился таким широким, что предоставлял городу, находившемуся за двадцать миль от моря, все преимущества порта, в то время как собственно морской порт был не многим больше рыбацкой деревушки.

А река Пестрая, берущая свое начало в Стране Фей (из соленого подземного озера, как утверждали географы) и протекавшая, не выходя на поверхность земли, под Горами Раздора, была спокойным ручейком и не играла никакой роли в торговой жизни города. Но в Доримаре бытовала старинная поговорка: «Пестрая впадает в Дол». Ее употребляли тогда, когда хотели подчеркнуть, как неразумно относиться с презрением к роли незначительных факторов; хотя, возможно, когда-то в поговорку вкладывался другой смысл.

Богатство и влиятельность страны зависели главным образом от Дола. Только благодаря Долу девушки из дальних деревень Доримара носили броши из моржовых клыков и лечили зубную боль рогом единорога. Страусиное яйцо украшало каминные доски в гостиной почти каждого фермера. Когда дамы Луда-Туманного отправлялись делать покупки или играть в карты с друзьями, их корзинки или маркеры