Лучший друг девушки - [100]

Ему не нужно было повторять это дважды: как раз в это время у него протекал хитросплетенный роман по принципу классического треугольника, в котором он делил свое время между одним из мужчин-профессоров и своей сокурсницей. Ему всегда нравилось вести свои любовные игры в тандеме: это было вызовом его изобретательности, ему доставляло удовольствие ходить по острию бритвы, тем более что оба его партнера ничего не знали друг о друге, каждый был уверен, что обладает на него исключительным правом.

Розалинда снова уехала в Италию. И снова на этом настояла сама Ливи.

– Со мной постоянно находится Джеймз. Возвращайся к своей работе, но не порывай больше связи, которую мы наконец обрели с тобой.

– Как же много времени упустили мы даром... – вздохнула Роз.

– А разве раньше смогла бы ты все понять, как поняла это сейчас?

Врожденная честность Роз заставила ее сначала подумать, прежде чем она ответила:

– Вряд ли. Слишком молода я была и слишком нетерпима. Но теперь я уже не делю мир только на черное и белое. Жизнь скорее похожа на картины Ван-Гога, чем на рисунки углем.

– Лично моя жизнь больше напоминает мне картины Иеронима Босха, – усмехнулась Ливи, и на щеках ее заиграли ямочки, а Роз в который раз за этот день удивилась. – Но я ужасно рада, что исповедалась тебе в своих грехах. Это ведь помогло перебросить нам мостик через пропасть, как ты считаешь? – В запавших ее глазах мелькнула тревога: побороть вечное сомнение ей было весьма нелегко.

– Отныне, присно и во веки веков, – заверила ее Роз, склоняясь к ней, чтобы поцеловать похудевшую и ставшую пергаментной щеку. – Слава Богу, мы наконец снова обрели друг друга.

Ливи облегченно кивнула.

– У меня такое же ощущение.

– А если так, то как только я тебе понадоблюсь, сразу же посылай за мной, хорошо? – попросила ее Роз. – Обещаешь?

– Обещаю, – радостно согласилась Ливи.

Билли распорядился, чтобы личным его вертолетом ее доставили в Оксфордшир, так как шел уже конец января и было типично по-английски промозгло и холодно, к чему она так и не сумела приноровиться.

Когда она прибыла в «Уитчвуд», в каждой комнате обнаружили пылающий камин; заново установленное центральное отопление приводилось в действие нажатием кнопки, расположенной на специальной консоли, в спальне ее стоял новейшей марки, изготовленный по специальному заказу телевизор с экраном двадцать шесть дюймов, а за складками льняной драпировки в Главной гостиной помещался недавно установленный лифт, с помощью которого она могла подниматься прямо к себе в спальню. Билли подарил ей новую шубу из русских соболей, такую длинную, что полы ее касались земли, с огромным, как шаль, воротником, накрывавшим ее с головой, когда она сидела на террасе и наблюдала за прилетавшими к кормушке, которую он приказал соорудить прямо за парапетом, птицами. Он знал, что ей доставляли удовольствие и нахальные маленькие малиновки, одетые в свои ярко-красные камзолы, и дрозды с блестящими глазками, и крохотные сине-зеленые синицы, и редкие гости щеглы, и неизменные воробьи. Он приказал поставить рядом с ней десятифунтовый мешок, доверху наполненный птичьим кормом, чтобы она могла их прикармливать. Он энергично, даже истово стремился оградить ее от любых, даже непредвиденных напастей.

– И не столько меня, сколько прежде всего себя, – был лаконичный вывод, к которому пришла Ливи в беседе со своей сестрой Тони, приехавшей погостить к ней на длинный уик-энд перед тем, как отправиться на лыжные склоны Сан-Морица. – Ему во что бы то ни стало необходимо добиться отмены моего смертного приговора, так как, если ему не удастся вытащить меня, он сам понесет тяжкое наказание: одинокую старость. А тебе, как и мне, хорошо известно, как Билли переносит одиночество.

И это было истинной правдой, что с изумлением отметила про себя Тони. Билли словно рехнулся. Часами кряду висел он на телефоне, обзванивая всех и вся, кто хоть как-то мог помочь ему в его страстном желании сохранить жизнь своей жены. Как подметила проницательная падчерица, он был до смерти напуган. Столь основательный монолит его жизни дал трещину в самом своем основании, подточенный как сухой, так и мокрой гнилью – всем тем, что в конце концов неизменно ведет к краху. Его преследовали ужасные кошмары, в которых он видел себя заживо похороненным в обломках собственной жизни. Привыкший контролировать каждый аспект своего безукоризненно отлаженного существования, он отнесся к болезни жены, как к факту захвата недругами одной из своих дочерних компаний. Этого еще никому не удавалось, не удастся и теперь.

Когда, уже поздней осенью, Ливи впервые появилась в обществе после болезни, заметки об этом событии появились и в популярных ежемесячных, и в еженедельных журналах.

«Законодательница моды возвратилась, чтобы снова ослепить нас своим блеском, – захлебывался от восторга один из писак журнала мод, – явившись во всем своем великолепии в «Ля Гаврош» в шикарных, обтягивающих ноги черных бархатных брюках и белоснежной шифоновой рубашке поверх белого же сатинового лифа, с огромными бриллиантами в ушах и на изящных пальцах. Если вас в ее отсутствие снедало сомнение, как это делается, то делается это именно так, и не иначе».