Лучшие в мире ученики, или Как научить детей учиться - [4]

, организации «Молодежь за взаимопонимание»[3] и клубов «Ротари»[4].

Я выбрала этих американцев как консультантов, но они оказались главными героями. Они не представляли всех американских детей, и их опыт не мог отражать миллионы реальных ситуаций в принимавших странах. Но в их историях я нашла реальность, отсутствовавшую в методических указаниях.

Ким, Эрик и Том заставили меня быть честной. Они не хотели говорить о системе контрактов с преподавателями[5] или матерях-тигрицах. Свободные от эмоциональных проблем взрослых, они много говорили о других детях, больше всего влияющих на жизнь подростка. Они целыми днями наблюдали совершенно новую для них жизнь, от кухни принимающей семьи до туалетов средней школы. Им было что сказать.

В каждой стране мои агенты на местах знакомили меня с детьми, родителями и учителями, ставшими соучастниками моего исследования. Например, в Корее Эрик направил меня к своей подруге Дженни – девушке, которая в детстве жила сначала в Америке, а потом в Корее. Дженни, случайный эксперт в области образования, терпеливо отвечала на те вопросы, на которые не смог ответить Эрик. (Видеоинтервью с моими информаторами-школьниками можно посмотреть на веб-сайте этой книги www.AmandaRipley.com.)

Чтобы рассмотреть выводы этих информантов в контексте, я опросила сотни других школьников по обмену об их опыте пребывания в США и за границей. В отличие от большинства рассуждающих об образовании в других странах, эти ребята имеют непосредственный опыт. Я спрашивала их о родителях, школах и жизни там и на родине. Их ответы изменили мое мнение о наших проблемах и сильных сторонах.

Вернувшись наконец в США, я была настроена более, а не менее оптимистично. Стало очевидно, что мы потратили массу времени и денег впустую, а наши школы и семьи более всего озадачивало отсутствие ясности цели, которая была в Финляндии, Корее и Польше. Кроме того, я нигде не видела ничего такого, чего бы наши родители, дети и учителя не могли бы однажды сделать так же хорошо или лучше.

Что я видела, так это целые поколения детей, получающих такое образование, какого заслуживают все дети. Они его получают, несмотря на политику, бюрократию, устаревшие коллективные договоры и непонимание родителей – универсальные болезни всех систем образования. Главное, это осуществимо. И другие страны покажут нам дорогу.

Чаcть I Осень

Глава 1 Карта сокровищ

Андреас Шляйхер тихо сел в конце аудитории, стараясь не привлекать внимания. Он иногда так делал; забредая в аудитории, он не имел намерения вникать в суть предмета. Была середина 1980-х, официально он изучал физику в Гамбургском университете, одном из самых элитарных университетов Германии. Однако в свободное время он приходил на лекции и наблюдал – так, как другие смотрят телевизор.

В этой аудитории преподавал Томас Невилл Постлетуэйт, сам себя называвший «исследователем образования». Шляйхер счел этот титул любопытным. Его отец преподавал педагогику в университете и всегда говорил о педагогике как своего рода загадочном искусстве, наподобие йоги. «Нельзя измерить то, что важно в педагогике, – человеческие качества», – любил говорить его отец. Из чего Шляйхер сделал вывод, что в образовании нет ничего научного, и потому предпочел физику.

Но этот британец, чью фамилию Шляйхер не мог произнести, кажется, считал иначе. Постлетуэйт был членом новой загадочной группы исследователей, пытавшихся анализировать неточный предмет точными методами – как физик изучал бы педагогику, если б мог.

Шляйхер сосредоточенно слушал дискуссию о статистике и выборочном методе, его светло-голубые глаза были внимательны и серьезны. Он знал, что отец этого не одобрит, но попытался представить, что бы было, если б действительно можно было сравнить знания детей разных стран, одновременно учитывая влияние таких факторов, как национальность или бедность. И обнаружил, что тянет руку и присоединяется к дискуссии…

По его опыту, немецкие школы не были исключением, как бы ни считали немецкие педагоги. В школе он большую часть времени скучал и получал средние отметки. Но когда он был подростком, несколько учителей поощряло его тягу к науке и цифрам, и его оценки улучшились. В средней школе он завоевал государственную награду за естественные науки, а это означало, что после колледжа ему была гарантирована более-менее высоко-оплачиваемая работа в частном бизнесе. И до того, как вмешаться в лекцию Постлетуэйта, именно это он и собирался делать.

В конце занятий профессор попросил Шляйхера остаться. Он заметил что-то необычное в худом, как жердь, молодом человеке, говорившем едва слышным голосом.

– Не хотите помочь мне в этом исследовании?

Пораженный Шляйхер посмотрел на него.

– Я ничего не знаю о педагогике.

– Это не важно, – улыбаясь, сказал Постлетуэйт.

После этого они стали работать вместе и в итоге создали первый международный тест по чтению. Это был примитивный тест, почти не замеченный работниками образования, включая отца Шляйхера. Но молодой физик верил фактам и последовал бы за ними куда угодно.

География умников

Весной 2000 г. треть миллиона подростков в 43 странах села на два часа за тест, не похожий на все, что они когда-либо видели. Этот странный тест назывался PISA (Program for International Student Assessment) и представлял «Международную программу по оценке образовательных достижений учащихся». Вместо типичного вопроса из тестов, например о том, какая комбинация монет вам нужна, чтобы что-то купить, тест PISA просил вас создать собственные монеты прямо в тестовом буклете.