Лучшие страхи года - [99]

В моих мечтах наш дом был большим и удобным, исполненным надежности, а дух моей матушки горел внутри, как волшебная свечка. И Киртель всегда была где-то рядом, бежала ко мне навстречу, сияя от радости.

А сейчас я вижу перед собой бедный домишко как он есть, опустошенный чумою, словно множество других, что мы с Гриннаном на пути встречали и грабили. Крошечный — даже меньше ведьминой хибарки. Весь осевший, посреди тишины бурьяна и щебета леса. Единственное, чем он приметен, — я первый здесь, никто его покуда не тронул. Наношу его на свою звездную карту: здесь безопасно, здесь мое убежище, потому что в такую даль ни один разбойник не рискнет забраться.

Почерневший мальчонка сидит на ступеньках, головой к косяку прислонился, будто всего лишь смертельно устал. Внутри второй ребенок лежит в колыбели. Батюшка и вторая матушка — в своей кровати, бок о бок, как граф со своей графиней на могильном камне в Ардблартене, только не так тонко вырезаны да не так богато одеты. Прочее все точно такое, как было, когда мы с Киртель дом покинули. Скудное и жалкое, чего же еще ожидать! И ценного ничего нет, Гриннан бы разгневался. «Сожги кровати и трупы, парень! — сказал бы мне — Присвоим этот ветхий кров, раз это все, что у них есть».

— Но Гриннан не здесь, верно? — говорю я мальчишке на ступеньках, пронося мимо него мотыгу. Гриннан в земле со своей зазнобой, под тыквами. И с большущей тыквой внутри. А госпожа Тыквенная Голова в его объятиях, так что они могут вечно любиться у себя под землей.

Я беру палку и размечаю могилы: для батюшки, для второй матушки, для братца, для сестрички, а самая большая — для Киртель, для двух мешков ее косточек. До заката еще времени довольно, а луна нынче яркая, мне ли не знать. Если надо, хоть всю ночь проработаю. Я довольно крепкий, и омерзения во мне покуда до краев. Буду копать и копать, пока все не кончу.

Сдираю с себя рубаху.

Плюю на ладони и растираю их.

Мотыга вгрызается в землю.

(перевод М. Никоновой)

Дэниел Демонэл ГОЛОВА НА ПЛЯЖЕ

— Ты там жив еще?

Голос Элви был слабым, но сохранил свою фирменную, еще с юности, глуховатую тональность. Это раздражало меня почти так же сильно, как песчинки, скрипевшие на моих зубах. В темноте я слышал, как подступает вода.

— Давай, Джим, — продолжал он, — если не можешь говорить, открой глаза — ради меня!

Я послушался и был немедленно ослеплен светом дня. Когда глаза привыкли, я обнаружил, что смотрю на полосу пустынного пляжа. Головы Элви и Микки Берди — казалось, отделенные от тел — торчали в песке прямо передо мной.

— Что за черт? — прохрипел я, а оба моих товарища по судовой команде только устало моргали.

— Ты вовремя проснулся, — произнес Элви, — нас похоронили.

Внезапно поднялся океанский бриз, швырнув песок мне в лицо. И когда я попытался прикрыть ладонью глаза, то обнаружил, что не в состоянии двигаться. Наконец я осознал, что скован по рукам и ногам, упакован в тяжелый, как бетон, песок. Конечно же я впал в панику.

— Береги силы, — сказал Элви, немного понаблюдав за тем, как я пытаюсь барахтаться. — Они, скорей всего, твои руки тоже связали.

— Только посмей мне сказать, — застонал я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, — только посмей мне сказать, что это был Роди.

— Хорошая новость состоит в том, что они закопали нас слишком далеко от воды, — сказал Элви. — Прилив уже наступал и отступил… Гребаные идиоты!

Эти самые «они», которых имел в виду Элви, скорей всего, были командой нашего бывшего траулера. Большую часть последних трех лет мы перевозили наркотики, оружие и всякие неподписанные ящики для Колина Роди. Платили хорошо, но Роди забирал львиную долю, хотя сам мало что делал. Я был сыт этим по горло, и Элви тоже.

Месяца четыре назад мы с ним на пару купили моторку и успели самостоятельно совершить два рейда вдоль побережья. Немного денег на стороне, пока притворялись, что работаем на Роди. Не то чтобы большое дело, но кто-то, очевидно, ему намекнул.

Сперва я заподозрил Микки Берди. Он был главным инфорсером[36] Роди, жестоким мудаком, который пресекал попытки людей пойти своей дорогой. Еще он следил за порядком — на случай, если кем-то из экипажа овладеет жадность или кто-то переметнется к федералам. Но с этой теорией возникла одна-единственная проблема: Берди был закопан по шею меньше чем в пяти футах от меня.

— Микки, — начал я, тщательно подбирая слова. — Ты хоть немного представляешь, что здесь происходит?

— Самую малость, — сказал Микки, прервавшись, чтобы выплюнуть песок изо рта. — Либо вы двое делитесь с копами… либо превратились в жадных подонков. Мне без разницы. Вы для меня все равно что мертвы.

— Иди к черту, Микки, — рявкнул Элви. — Что же тогда делаешь здесь ты, а? Пожалуйста, объясни нам!

— Роди совершил огромную ошибку, — кипел Микки, закрывая глаза при очередном порыве ветра. — Все равно что отсек себе правую руку.

— Что ж, видать, ты не так уж незаменим, — сказал Элви.

Меня неудержимо тянуло расхохотаться: даже в этих обстоятельствах Элви и Микки упрямо петушились. Они выглядели как парочка непристойных садовых украшений.

— Оставь его, Элви, — вмешался я. — Давай сосредоточимся на том, как выбраться отсюда.