Лучшие годы Риты - [22]

Ну, может, только в семнадцать лет, во времена ее романа с Игорем Салынским, это ничуть ее не напугало бы. Но что она тогда знала о жизни? Ровным счетом ничего. Не удивительно, что ничего и не боялась. А через два года, когда в Социальном университете за ней стал ухаживать однокурсник Коля, Рита уже боялась беременности как огня. Потому что прекрасно понимала к тому времени, что она означает. Полную перемену жизни, вот что. Полное подчинение собственной жизни внешним условиям и, соответственно, такие перемены в себе самой, которых не просто не хочешь, а активно не желаешь.

Может, если бы они с Колей прожили вместе подольше, то Рита родила бы. Да, наверное – куда бы делась? Женщины должны рожать, это от веку так, да и Коля был не против… В то время, в двадцать лет, подобные соображения еще имели для нее значение. Но с Колей ей все стало ясно примерно через месяц совместной жизни, и, как Рита себя ни уговаривала, что надо потерпеть, притереться друг к другу, – через год она поняла, что терпеть рядом с собой никчемного, слабого и пустого мужчину, который к тому же склонен к запойному пьянству, у нее нет никаких причин и никто ее не заставит это делать. Так что до беременности от Коли дело не дошло; об этом она тогда, не рассчитывая на мужа, заботилась самостоятельно.

А Петер и сам детей не хотел, и глупо было бы его уговаривать. Всемирная компьютерная игра поглощала его настолько, что он, кажется, не сразу и заметил Ритино исчезновение из его жизни.

Впрочем, Рита была Петеру благодарна за то, что пять лет он не настаивал на официальном разводе, и это позволило ей получить вид на жительство в Германии. А человеческие слабости – у кого их нет?

Но как бы там ни было, забеременеть от Петера ей и в голову не приходило.

«А от Гриневицкого – приходило? – сердито подумала она. – Прямо ночей не спала, об этом только и мечтала! Особенно сейчас».

Время, что и говорить, не назовешь удачным ни в каком отношении. Работа летит под откос, впереди ничего хорошего, настроение унылое. И при этом надо лихорадочно хвататься за любую возможность вытолкнуть свой бизнес на поверхность, а попробуй-ка вытолкни, когда, за что ни возьмись, все под пальцами тут же расплывается, и болото медленно, неотвратимо засасывает все, что ты делаешь… Только беременности ей сейчас не хватало!

Рита собрала с пола осколки, подумала, что муранского стекла ужасно жалко, и, когда будет в следующий раз в Венеции, обязательно купит такую же вазу, отогнала от себя мысль о том, что сроки ее появления в Венеции совершенно неясны, и пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Она за этим и забежала после работы домой – привести себя в порядок и ехать на новоселье к Беттине.

Злые языки говорили, что настоящее имя Беттины – Валя, а фамилия Спицына. Но Риту не интересовало, правда ли это. Как хочет человек, так себя и называет, тем более если этот человек художник.

Беттина художницей и была. Талант ее Рита, правда, оценивала невысоко. Хоть сама она и забросила свои художества двадцать пять лет назад, но кое-какие представления с тех времен остались, и они позволяли ей понимать, что Беттина не столько создает новое, сколько копирует, чуть переиначив, созданное другими.

Но это казалось Рите не более существенным, чем выдуманное претенциозное имя. Главным в Беттине было не ее имя и не ее картины, а то свойство, которое, как Рита однажды узнала, англичане называют «получаешь все, что есть». Когда Беттина болтала о пустяках, или расспрашивала о серьезном, или даже просто улыбалась при встрече, не могло быть сомнений: она отдает себя собеседнику всю, ничего не приберегает для другого случая. Рита считала это свойство драгоценным, потому и любила бывать у Беттины.

Квартира на Лесной улице, в которой сегодня праздновалось новоселье, строилась года два. Вернее, два года достраивалась над домом мансарда – часть Беттининого творенья.

Что квартира эта – именно творенье, Рита поняла, как только вошла в нее. Она находилась на последнем этаже старого дома, достроенная мансарда стала вторым ее уровнем.

Мансарда оказалась прозрачной. То есть это сразу у Риты создалось такое впечатление, приглядевшись же, она поняла, что стены здесь самые обыкновенные, а прозрачны только пол и потолок. Но и этого было достаточно, чтобы каждый входящий в квартиру непроизвольно восклицал что-нибудь изумленное.

Рита тоже воскликнула и несколько минут стояла, задрав голову, пытаясь сориентироваться в пространстве.

Над головой у нее парили прозрачные кресла на тонких серебряных ножках. Они стояли вокруг такого же прозрачного столика. В креслах сидели, то есть не сидели, а тоже парили в воздухе люди. Над всем этим – и над людьми, и над креслами – светило ясное предзакатное солнце августа.

– Правда, интересно получилось?

Беттина вышла навстречу Рите из гостиной.

– Необычно, – наконец опустив взгляд, ответила Рита.

Она взглянула на всякий случай и себе под ноги. Здесь-то пол хоть обыкновенный или тоже прозрачный и соседи снизу разглядывают ее сейчас из своей квартиры?

Пол был обыкновенный. На нем лежал персидский ковер. Беттина рассмеялась, поймав Ритин опасливый взгляд на этот ковер.