Лучшее место на Земле - [11]

От Котельнической высотки он как-то раз добрел дворами до Павелецкого вокзала и долго стоял, оторопев, глядя на аршинные буквы, возвещавшие, что тут находится «Большой Южный речной вокзал». Здание, пристань и с десяток каботажных судов… Малый Южный вокзал, как он выяснил позже, располагался где-то в Печатниках, перед шлюзами.

Город жил в летнем ритме, летней жизнью. Днем все замирало, затаивалось, прячась от солнца – даже магазины и те закрывались на целых два часа, зато вечером Москва оживала. Тянулись к большому городскому пляжу речные трамваи и катера, улицы заполнялись пестро и легко одетыми людьми, откуда-то обязательно звучала музыка… Город гулял и расслаблялся. Несмотря на то что, на взгляд Ита, город был весьма и весьма беден, это нисколько не мешало людям чувствовать себя в нем если не счастливыми, то близко к тому.

Хотя бедность бедности рознь.

В считках Ит, к примеру, неоднократно видел, как Лин и Пятый собирали копейки, чтобы пойти и купить хлеба, а тут вчерашний хлеб можно было брать даром, платить приходилось только за свежий. Того же Ита несколько раз зазывали на ужин люди, которых он видел два или три раза в жизни, и то мельком. Лаборантки из института, кто-то из обслуги. Можно было идти по улице и услышать откуда-то из окна приветственный радостный вопль:

– Эй, здорово! Ит, давай, заваливай, мамка курицу пожарила с картошкой, хоть пожрешь нормально, а не как в нашей столовке!..

Ита такое панибратство смущало и пугало, поэтому вскоре он почти перестал выбираться в город, а если и уходил, то совсем недалеко, в соседние проходные дворы, где (это он выяснил досконально) нельзя было встретить знакомых или полузнакомых людей.

Володя по кличке Ленин, старшой грузчиков, несколько раз пытался взять над Итом что-то типа шефства, но вышел из этого шефства полный швах. Ит покорно шел, куда звали, говорил, что просили, но вот справиться с собой и как-то втянуться в общее веселье не мог совершенно.

– Слушай, у тебя морда, как у кота, которому в нос сигаретой ткнули, – раздраженно говорил ему Ленин. – Чего тебе не нравится-то? Сидишь, как доской пришибленный, слова из тебя не вытянешь. Смотри, девки какие с училища причапали, а ты все как неродной. Или с лаборатории Павлуха…

Ит в ответ лишь слабо дергал плечом и молчал. Ленин злился, ругался, просил – видимо, чувствовал себя в долгу перед Федором Васильевичем, – но дело с мертвой точки не сдвигалось.

Федор Васильевич действительно стал оказывать грузчикам содействие с той поры, как к ним перебрался Ит. То премию лишнюю подкинет, то продовольственные заказы, то просто принесет литр медицинского спирта. Бригада всему этому радовалась, Ита, конечно, никто не то что пальцем не трогал, наоборот, старались как-то расшевелить, но все было впустую.

Ему ничего не хотелось, разве что одного – чтобы оставили в покое. В столовую он, несмотря на ругань Ленина и просьбы Федора Васильевича, заходил только по вечерам, да то из всей порции съедал разве что половину – почему-то от вида и запаха еды становилось плохо, хотелось поскорее уйти. Он бы, наверное, вообще перестал есть, но в этом случае пришлось бы выдерживать борьбу с бригадой, которая тащила его в столовую чуть ли не силком.

Силы постепенно стали таять. Ленин сначала снял его с разгрузки еды, потом – запретил таскать клетки с животными. И все равно в один отнюдь не прекрасный день очередной тепловой удар на дебаркадере (Ит по привычке продолжал там сидеть с двух до четырех) закончился уже не ведром воды на голову, а тем, что перепуганные грузчики на руках отволокли его к Федору Васильевичу. Трое суток после этого Ит провел в палате, а когда вернулся обратно в общежитие, получил такой нагоняй от Ленина, что стекла тряслись.

– Долбаный кретин, твою мать! – орал на него Ленин. – Морда козлиная! Хватит над людьми издеваться!

– Я ни над кем… – начал было Ит, но Ленин сунул пудовый кулачище ему под нос.

– Ты не «ни над кем», тебя по харе доской взгреть надо, чтобы прекратил свои фокусы тупые!!! Если я тебя еще раз там днем увижу, я тебя, суку, в Москва-реке утоплю своими руками! Мне Васильич все рассказал…

– Что он рассказал? – безучастно спросил Ит.

– Про тебя все рассказал!.. Как они тебя, гаденыша, полгода выхаживали! Если ты себя не уважаешь, ты хоть их уважай! Люди тебе жизнь твою сраную спасали – для чего?! Чтобы смотреть, как ты эту жизнь херишь, не глядя?!

Ит слушал эту отповедь молча, а потом, когда Ленину надоело орать, просто встал и ушел сидеть на своем подоконнике.

Слова оставались словами, а жизнь оставалась жизнью.

Ит думал – отрешенно, безучастно анализируя все, что вспоминалось или просто приходило на ум. Все, что было в прошлом, выстраивалось теперь в каком-то ином порядке.

Взять, например, ту же Орбели-Син.

Они ведь ее любили, оба любили. И сильно, особенно в первые годы. До восторга, до дрожи. Эта хрупкая, как тростинка, искательница приключений долго не давала им покоя – что говорить, любой гермо, не задумываясь, пошел бы за ней, как хвостик, и беспрекословно выполнил бы любой каприз или желание… они исключением не стали. Ит до сих пор удивлялся, что, кроме, конечно, полной свободы, она в них со Скрипачом тогда нашла? Ну да, деньги, общественное положение, дом, который они ей построили. Может, и так.