Лучшее - [34]

Утрите горькие слезы, если не успели на музыкальную повозку. Ложитесь пораньше спать и просыпайтесь чуть свет. Начинайте петь так громко, как только можете, чтобы люди-колокольчики знали, куда ехать. Дуйте во все флейты что есть силы, дергайте за зубья так, чтобы те чуть не трескались. И кричите «Люди-колокольчики! Сюда! Мы здесь!»

Уезжая с людьми-колокольчиками на музыкальной повозке, все счастливо смеются. Но есть пророчество, что однажды женщина-шелни, когда ее заберут на небо, будет плакать. Какое у нее горе? Из-за чего ей плакать? Она будет кричать: «Черт возьми! Это же убийство! Они почти как люди! Не смейте их трогать! Они такие же, как я! Будьте вы прокляты! Не прикасайтесь ко мне! Я человек. Выгляжу я странно, и что? Я похожа на одного из них, но я человек. Ой-ей-ей!». Эта пророческая часть сказки не совсем понятна.

«Ой-ей-ей!» — скажет женщина. «Ой-ей-ей», — эхом ответит кувшин-флейта. Что такого произойдет с женщиной-шелни? Отчего она будет плакать, а не смеяться?

Это наша последняя сказка, где бы ее ни рассказывали. Расскажут ее в последний раз, и сказок больше не будет. И шелни больше не будет. Кому нужны сказки шелни, их музыка, если можно прокатиться в консервной банке?

Так было сказано.

Потом мы начали выбираться из норы шелни (как оказалось, в последний раз). И, как и положено, произошел обмен рифмованными репликами с охраняющим вход пятилетним старцем.

— Поболтаем?

— Мы сбегаем.

— Холли плачет,

слезы прячет.

Что ты, Холли?

— Мы уходим.

Всем нам крышка,

Мой братишка!

И действительно, когда мы выбрались из норы (как оказалось, в последний раз), я заметил, что Холли плачет. Огромные гоблинские слезы катились по ее щекам. Я почти удивился, что слезы не зеленые.

Сегодня я весь день думаю о том, как сильно под конец изменилась Холли. Ее трудно было отличить от шелни. Собственно, она и стала женщиной-шелни.

— Я пойду со всеми, — сказала она утром. — Разве это любовь, если они уйдут, а я останусь?

В общем, отвратительная история. Я отправлял жалобы, но те люди продолжали звонить в колокольчик и кричать: «Эй, свинки-певцы-шелни, запрыгивайте в наши повозки. Прокатитесь на Землю в жестяной банке! Эй, Бен, ты только посмотри, они так и сигают в фургон для забоя!»

— Это непростительно! — возмутился я. — Вы определенно должны были отличить человека от шелни.

— Не в тот раз, — ответил звонарь. — Говорю же, все заскакивали в фургон по доброй воле, даже та странная уродка, которая плакала. Разумеется, можете забрать ее кости, если отличите от остальных.

Кости Холли у меня. Все, что от нее осталось. Не было на свете другого такого создания, как она. И уже не будет.

Но это не конец!

Берегись, компания завтраков «Поющая свинка»! Возмездие не за горами!

Так было сказано.

Девятьсот бабушек

Древнейшая из всех древних бабушек знает, с чего началась Вселенная. Или не знает? К тому же она — да и все они — умеет жить бесконечно.

С помощью такой простой, но бесконечно манящей наживки Лафферти поймал на крючок своего «непростого» героя, космического джентльмена удачи по имени Керан Свайсгуд. Конечно, Керану льстит воображать себя «специалистом по особым аспектам», персонажем более утонченным и глубоким, чем его соратники, прочесывающие космос под грозными именами «Вырубала Крэг» или «Джордж Костолом». Эти псевдонимы, по их мнению, помогают им наживаться на обитателях других планет. А вот «Керан Свайсгуд» — имя человека, охотящегося на добычу более… философскую, эзотерическую, глобальную.

Но именно эта глубокомысленная, претенциозная (и в итоге жестокая) погоня разрушает личность Керана куда быстрее, чем простые материальные желания его спутников. Знание — сила, но неутоленная жажда познать главную и непостижимую истину — смертельный яд для души.

Да. Забыл сказать, что рассказ еще и очень забавный.

Паттон Освальт

Керан Свайсгуд был молодым, подающим надежды специалистом по особым аспектам. Но, как и у большинства Особых, была у него одна раздражающая черта. Он все время задавался вопросом: «С чего все началось?».

У всех участников экспедиции, за исключением Керана, имена были суровые и грубые: Вырубала Крэг, Громила Хакл, Шквал Берг, Джордж Костолом, Двигло Мэньон (уж если Двигло сказал «двигай», так и делаешь) и Задира Трент. Парням полагалось быть крутыми, поэтому они и взяли такие прозвища. И только Керан оставил собственное имя — к неудовольствию командира Вырубалы Крэга.

— Ну что за имя для героя — Керан Свайсгуд! — громыхал Вырубала. — Почему бы тебе не назваться Шторм Шэннон? Звучит круто. Или Потрошитель Бэрелхауз, или Рубака Слэйгл, или Нэвел Тесак. Ты же едва взглянул на список имен.

— Меня устраивает мое, — упрямо повторял Керан. И ошибался, ведь новое имя может кардинально изменить человека. Так было, например, с Джорджем Костоломом. И неважно, что волосы у него на груди — результат трансплантации. Вкупе с новым именем они превратили его в мужчину.

Возьми Керан настоящее героическое имя вроде Потрошитель Бэрелхауз, глядишь, на смену его нерешительности и вспыльчивости пришли бы целеустремленность и благородная ярость.

Крупный астероид под названием Проавитус, на который они высадились, звенел от потенциальной прибыли, которая так и просилась в руки. Крутые парни из экспедиции знали свое дело. Они соблазняли, ошеломляли и даже слегка запугивали невинный народ Проавитуса, а потом подписывали пространные контракты на туземных бархатистых свитках и собственных бумажных лентах. На солидном обоюдовыгодном рынке астероида парни чувствовали себя работорговцами. Мир, полный диковин, сулил сказочные барыши.