Лучшее - [107]

Неужели он снова подходит к той же самой улице, несмотря на то, что забрался так далеко на запад? Мир, как он знал (прочитав отрывки из нескольких книг), должен быть гораздо больше. Нельзя обойти его целиком, пройдя всего тридцать кварталов.

И все же на Третью улицу он вышел с некоторым трепетом.

Конечно, это была не та улица, что он видел прежде. Похожая, но не такая же. Слабый проблеск надежды пробился сквозь сумрак тревоги, заполонивший его разум. Но главное, он жив, он в порядке и все еще путешествует по безграничному, постоянно меняющемуся Городу.

— Этот Город разномастный, веселый и свободный, — храбро заявил Уильям Моррис. — И он всегда другой.

Тут он увидел Кэнди Кэлош и буквально остолбенел. Правда, она была не совсем такая, как недавно.

— Тебя зовут Кэнди Кэлош? — спросил он, дрожа, как ополоумевший одноногий кенгуру

— Вот только ораторов здесь мне не хватало, — сказала девушка. — Конечно, нет. Мое имя Кэнди Калабаш[44], я получила его во время игры в распределение имен. Это совершенно другое имя.

Конечно, совершенно другое имя. Но почему тогда он так встревожен и разочарован?

— Кэнди, ты пойдешь со мной на запад? — спросил Уильям.

— Пожалуй, да. Немного прогуляюсь, но если только не надо будет говорить.

И Уильям Моррис с Кэнди Калабаш отправились в путешествие по Городу, который был миром. Чисто по совпадению, они стартовали от камня, на котором было выбито «Шаблон 35 353», и Уильям слегка запаниковал. Но потом подумал: с чего бы? Номер же другой, не тот, что был в начале. Всемирный Город всегда разнообразен.

Но почему-то он пустился бежать. Кэнди не отставала. Не читательница, не оратор, зато верная спутница. Молодые люди пробежали десять кварталов, потом двенадцать.

На Четырнадцатой улице они остановились посмотреть на «Водный Балет». Он был почти такой же, как на другой Четырнадцатой улице, но все же не совсем. Потом зашли пообедать водорослями и планктоном в заведение быстрого питания на Пятнадцатой улице, а после еды отправились на Шестнадцатую улицу, к Выставочному Залу Всемирной Воли. Глаза, полные надежды, смогли увидеть маленькие отличия при общем совершенном сходстве. Но Всемирный Город всегда разнообразен.

Они подошли к комплексу «Скальный город» на Семнадцатой улице. Рядом прогуливалась искусственная антилопа. В прошлый раз ее здесь не было, сказал себе Уильям. А значит, есть надежда.

Вскоре Уильям заметил высокого немолодого человека с прямой осанкой и повязкой «Смотритель» на руке. Это был другой человек, хотя, возможно, родной брат или даже близнец того, с кем Уильям разговаривал два дня назад.

— Неужели все повторяется? — в глубокой тоске спросил Уильям этого человека. — Неужели все эти здания и камни совершенно одинаковые?

— Не совсем, — ответил человек. — Пятна грязи на них иногда бывают разной формы.

— Меня зовут Уильям Моррис. — Уильям храбро решил все начать заново.

— Ясно дело. «Уильям Моррис» — самый узнаваемый тип людей.

— Вы сказали… Нет, другой, похожий на вас человек сказал, что мой тезка, чье имя я получил во время распределения, создал не только Лес за пределами Мира, но и кое-что еще, — запинаясь, проговорил Уильям. — Что еще он создал?

— Обои, — ответил человек.

И Уильям упал в обморок.

Нет, Кэнди не покинула его. Она же была верный друг. Она подняла его на закорки и понесла. Мимо Восемнадцатой улицы и площади «Вестсайдской истории», мимо «Всякой всячины» и «Подушечного дворца», где она (нет, другая девушка, похожая на нее) в прошлый раз повернула обратно.

— Все одно и то же, опять одно и то же, — стонал Уильям у нее на спине.

— Тихо ты, оратор, — говорила она ему почему-то с жалостью.

Впереди замаячила Двадцатая улица, и на ней — комбинат измельчения. Кэнди втащила Уильяма внутрь и бросила на бетонный блок.

— Он состарился, — объяснила Кэнди работнику комбината. — Ну надо же, какой стал старый и дряхлый!

Так много слов за раз она еще не произносила.

Кэнди была девушка без предрассудков и вдобавок сегодня еще не занималась никаким трудом. Поэтому она решила часок поработать на измельчительном комбинате (измельчали здесь, как известно, стариков).

И вот на конвейерной ленте показалась голова Уильяма! Кэнди улыбнулась и измельчила его бережно, с несвойственной ей нежностью. Она бы обязательно сказала какие-нибудь добрые прощальные слова, если бы была оратором.

Хитропалые

Спросите поклонников Лафферти, за что они его любят, и получите множество похожих один на другой ответов. Он заставляет смеяться — нет, громко хохотать. Он демонстрирует удивительные возможности языков — не только английского. Он покажет вам мир (не только этот, но и другие) под таким углом, что все перевернется с ног на голову, в том числе и то, что вы знали о фантастке.

Но есть нечто, о чем читатели говорят нечасто. Отчасти потому, что Лафферти редко прибегает к такому приему, отчасти — потому что это очень и очень больно: он умеет разбивать сердце на части.

«Хитропалые», по сути, рассказ об обреченной любви. Я не открываю никакой тайны: как часто бывает у Лафферти, он в самом начале дает понять, что ждет читателя. В данном случае мы видим эпиграмму об Орфее — понятно, что автор вряд ли начал бы с нее, если бы Орфей не потерял Эвридику. Затем очень сдержанно, без лишних слов, главная героиня задает вопрос, который позже и приведет ее в любовную ловушку: «Кто я? Что я?» — и читатель получает несколько правдивых ответов. Она — маленькая девочка, очень любопытная и развитая не по годам, а еще она юная представительницы дактилов, мифологических существ, тех, кто научил людей работе с железом, арифметике, алфавиту и кто отвечает за буквы, цифры и все детали во всем мире.