Лучше не возвращаться - [41]

— Давайте посмотрим, — сказал я и открыл первую страничку своей программки. Там, как ни досадно, в списке распорядителей я нашел имя, которое тщетно искал на остальных страницах.

Р. Д. Апджон, эсквайр.

— Ронни! — воскликнула Аннабель. — Не могу вспомнить его фамилии, но они называли его Ронни, — она внимательно посмотрела мне в глаза. — Это о чем-нибудь вам говорит?

Я объяснил, почему Ронни Апджон ненавидел Кена Макклюэра:

— Кен поставил его в дурацкое положение, а некоторые этого не прощают.

Аннабель с открытым ртом слушала сагу о торжестве справедливости и восстановлении чести изгнанника, одержавшего победу в борьбе со злом.

— Я понимаю досаду недоброжелателей, вызванную спасением лошади, но почему же погибли остальные? Ведь не только Ронни говорил об этом, другие тоже.

— А как этот Ронни выглядит? — спросил я.

— Вы отвлекаетесь от темы.

— Почему умерли лошади, не знаю ни я, ни Кен. Мы пока еще работаем в этом направлении. Вы при случае узнаете Ронни Апджона?

Она поправила рукой прическу.

— На скачках все распорядители так похожи друг на друга.

— Иногда люди говорят то же о японцах.

— Ну уж нет, — мгновенно возразила Аннабель, — своих троих я узнаю где угодно.

Она взглянула на часы.

— А сейчас мне нужно отвести этих двоих наверх, там должны собраться все местные шишки. Ничего, если я вас покину?

Они пошли туда, как мне показалось, из чувства вежливости. Гораздо интереснее было проводить время здесь, в толпе, с такой милашкой, как Аннабель. Неожиданно я заметил, что с их уходом для меня тоже потускнели все краски праздника. И я сказал себе: «Так, так, так, Питер, дружище, не увлекайся. За ней бы пол-Лондона увязалось, к тому же ты ничего о ней не знаешь, кроме того, как она выглядит и говорит…»

А нужно ли знать больше? В конце концов, все должно иметь свое начало.

Я поднялся на трибуны и присоединился к Викки и Грэгу. Они рассказали, что нашли в баре два свободных места и просидели там целый час, потягивая джин с тоником и наблюдая за скачками по телевизору. Они играли в тотализатор, не задумываясь поставили на двух победителей и сорвали большой куш на восьмом номере.

— У меня день рождения восьмого числа восьмого месяца, — сказала Викки. — Восемь — мое счастливое число.

Они признались, что в целом неплохо проводили время.

К ним подошла Белинда, выглядевшая довольно мрачно, поинтересовалась, как дела, и была вне себя, узнав, что они много выиграли, поставив на восьмерку.

— Эта скотина никуда не годится, — не соглашалась Белинда, — а Кен теперь рвет и мечет.

— Почему, дорогая? — озадаченно спросила Викки.

— Он дал мне пятерку, чтобы я поставила за него на восьмой номер, а я вместо этого взяла и поставила на фаворита. Так он теперь ходит с таким видом, будто из-за меня потерял мешок золота.

— Ему сейчас несладко приходится, — тихо сказал Грэг. — Ты ведь и сама это знаешь.

— Он гордец и упрямец, — возразила Белинда, — и со мной не разговаривает.

Тут все заметили, как у нее в глазах блеснули две слезинки. Она вскинула голову так, словно хотела загнать их обратно, и с силой сжала ресницы.

Викки облегченно вздохнула при таком проявлении эмоций со стороны ее властной доченьки.

— Ничего, это пройдет, — успокоила она Белинду.

Та продолжала жаловаться:

— Я предложила вернуть ему те несчастные деньги, которые он мог бы выиграть. А он сказал, что не в этом дело. Хорошо, если не в этом, то в чем?

— Дело в его собственном «я», дорогая, — сказала Викки. — Ты попыталась оспорить принятое им решение. Более того, ты его переиграла. Вот из-за чего он бесится, а вовсе не из-за денег.

Белинда смотрела на мать широко раскрытыми, полными удивления глазами. И я подумал, что, возможно, сейчас впервые за свою жизнь, уже будучи взрослым человеком, она прислушалась к словам Викки. После длительной паузы ее взгляд скользнул на меня, и к нему вернулась вся его прежняя едкость и непримиримость.

— А вы, — спросила она, всем своим видом выражая антипатию, — вы что скажете обо всем этом?

— Я скажу, — ответил я без особого энтузиазма, — что он слишком привык, что вы безоговорочно подчиняетесь ему в работе.

— Я хотела сделать, как лучше, — оправдывалась она.

«А заодно доказать превосходство своего мнения», — подумал я, но понял, что вслух этого лучше не говорить.

Белинда поспешила сменить тему разговора, чтобы оградить свое внутреннее достоинство от дальнейших посягательств.

— Кстати, мы все хотели бы знать, что это за таинственная незнакомка, с которой вы разговаривали весь день.

«Все мы хотели бы знать» — это был эвфемизм придуманный Белиндой вместо «я сгораю от любопытства». Грэг и Викки казались заинтригованными. Судя по всему, они не заметили Аннабель.

— Какая незнакомка? — непосредственно поинтересовалась Викки.

— Она работает в жокей-клубе, — ответил я, — сопровождает иностранцев, приезжающих с официальным визитом. Сегодня у нее японцы. Я помог ей как переводчик, вот и все.

— В жокей-клубе? — пожала плечами Белинда. — Не похоже на них. Разве на скачки являются в подобном наряде?

— Обязательно покажите ее мне, — попросила Викки.

Аннабель появилась только после последнего забега. Она спустилась сверху и проводила своих подопечных к выходу. Я уже поджидал ее там, заставляя Кена и остальных ждать. Увидев меня, она подошла, кокетливо улыбаясь.