Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [346]

Их же мир был луной, во многом сходной с теми двумя, что становились видны в ясные летние ночи. Мать пыталась растолковать дочери, как страдал от них каменный монолит. Каждый вихрящийся оборот вокруг гигантского мира возбуждал в лунах-сестрах ревность, и они силились расколоть, раскрутить древнюю глыбу. Они хотели истребить этот мир, но его сердце билось благодаря ненависти, с которой они пытались его уничтожить. Вот почему возникали землетрясения, били гейзеры и извергались легендарные огненные горы. Правда, девочка не понимала, как луна может ненавидеть другую луну, и ее не раз осаживали, запрещая забивать голову вопросами, на которые не бывает ответов.

Однажды Торгаш спросил, что она думает о небе, и внимательно ознакомился с ее взглядами на времена года, предназначение газового мира и последствия зависти лун-сестер. Он ни разу не перебил ее и не выдал своих мыслей даже взглядом выразительных серых глаз. Когда она наконец договорила, он произнес: «Хорошо» – и подался ближе.

– А как насчет остального?

– А что там еще?

– То, что за лунами, – пояснил он. – Давай же, Греза. Расскажи о небе.

Звучным, уверенным, очень похожим на материнский голосом она повторила усвоенные в детстве уроки. Звезды – это такие же, как их, солнца, но в большинстве своем бездетные. А между звездами нет ничего, кроме черного песка и выдохов мертвецов. Она с убежденностью расписала, как в ясную ночь можно узреть этот огромный бесплодный мир. Давать этим далеким огням имена было бессмысленно. Смотреть на небо – прискорбная трата времени, это нужно только для навигации.

Торгаш как будто ждал таких слов. Он покачал головой, негромко рассмеялся и, глядя в пол, спросил:

– Откуда взялась эта унылая, никчемная модель вселенной?

– Из уст моей матери, – отрезала она. – И что ты имеешь в виду? Почему мне нельзя не обращать внимания на вещи, которые незачем знать?

Он кротко принял ее отповедь и какое-то время бессмысленно улыбался. Затем елейным голосом напомнил:

– Мы говорили о погоде. У каждого человека есть любимое время года. У тебя это, по-моему, лето.

– Почему?

– Потому что я люблю зиму, а мы, похоже, сделаны из разного теста.

По везению или в силу мудрости, но он был прав: она родилась посреди пожара. С тех пор и любила неистовое, честное зарево каждого дня. Будь ее воля, она предпочла бы возможность красться по пропеченным лесам и жарким полянам всякой растительности, разбухшей от припасенной дождевой воды и огнестойких соков. Опасность видна яснее, когда всё живое страдает одинаково. Пусть солнце было расплывшимся монстром, а каждое дерево грозило взорваться и обратиться в огонь и пепел, но мир умудрялся выживать, и разве это не величайшее благословение? И да, летние ночи бывали ясными, а к рассвету – холодными, но терпимо, и она, идя в одиночку по бескрайнему живучему миру, могла радоваться ночам хорошим, а иногда – и замечательным.

Но солнце неизменно уменьшалось, тускнело, затем скрывалось за бесконечными зимними бурями, и студеные зимние дни несли с собой новые опасности и угрозы.

– Пожар, – ни с того ни с сего повторил Торгаш.

Она умолкла.

Тогда он произнес слово, которое ничего для нее не значило.

– Что ты сказал?

– Кислород, – повторил он.

Она ждала объяснения.

– В атмосфере его много, – сообщил Торгаш и подмигнул. – Что вполне понятно. Вокруг слишком мало железа, чтобы возникло ощутимое количество ржавчины. Не говоря о том, как эта растительность расщепляет воду и двуокись углерода, создавая в качестве побочных продуктов сложные сахара и оксиданты.

Она рассматривала его заросший подбородок, ясные серые глаза, то, как складывались в чашечки его кисти, как прямо он сидел, утонув в кресле из скрепленного бечевками серого плавникового дерева.

– Мать когда-нибудь рассказывала тебе?.. – начал он.

И замолчал.

– О чем? – в конце концов спросила она. – О чем рассказывала?

– О том, откуда мы взялись, – ответил он размеренно и серьезно. – Мы, род человеческий.

Она знала три легенды, все одинаково неправдоподобные. В каждой из них людской род спускался с небес. Ее любимой была легенда о Золотой Луне, и только поэтому глубоко за полночь, в полнолуние она ловила себя на том, что попусту тратит время, взирая на ее прекрасный гладкий лик.

Она объяснила, что та или иная из лун и была прежде домом людей. А может быть, они происходят из мира газа и молний. Как ее предки оттуда выбрались и зачем подались в этот почти не пригодный для жизни мир, оставалось загадкой, на которую не было и не могло быть ответа. Но она сомневалась, что всё настолько просто, как гласили предания – те сваливали всё на шутку, которую сыграло с наивными людьми какое-то злобное неназываемое божество.

Торгаш дружески рассмеялся и кивнул, как будто согласился.

– Ты знаешь другую историю. Так?

– Но расскажу не сегодня, – отозвался он. – Сейчас у нас речь о временах года.

Больше ей было нечего предложить.

Улыбка Торгаша изменилась. Разница была тонкой, но она поняла, что скрывалось за приветливыми глазами и крепкими белыми зубами. Он улыбался так же, как и все мужчины при виде женщин – наверное, с первого дня Творения. Не сводя с нее взгляда и притворяясь, будто не говорит ничего важного, он прошептал: