Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут - [336]

Они знали, где она.

В следующий миг человек пропал из виду. Но фигура у дальнего берега теперь с молодой отвагой бежала вверх по течению. Напарник хотел перейти через реку там, где кожа была достаточно толстой. Потом они оба – и, может, еще кто-то – сойдутся на этом сыром пятачке, готовые развязать войну против несчастного мелкого монстра, который здесь затаился.

Инстинкт подсказал ей: бежать. Немедленно.

Но неуемная потребность в пище была слишком сильна. Женщина медленно встала, отмахнулась выздоравливающей рукой от жальщиков, отколупнула еще один ком плотного воска и принялась торопливо жевать, сдерживая позывы к рвоте. Когда во рту стало пусто, она расплакалась; внутри нашлось место и страху, и усталости, и откровенной, драгоценной радости. Умирать лучше на сытый желудок. Сколько раз она это слышала? Мать повторяла это мрачное старинное присловье без конца, и доказательством его мудрости явилась смерть, которая стала благословенным концом ее удручающе долгого голодного существования. И потому-то ее дочь теперь, рискуя всем, выпрямилась, чтобы похитить у разъяренных жальщиков еще немного еды.

Охотники показались снова, они поднимались на берег. Они могли быть братом и сестрой, а могли – представителями какой-то малочисленной народности, практиковавшей инбридинг. Они определенно походили друг на друга – и лицами, и поведением. Держались смело. Одетые в камуфляж, вооруженные длинными стволами, они казались знатоками своего дела, невосприимчивыми к опасности и готовыми к любой неожиданности. Однако большие горящие глаза развеивали эту иллюзию. Стало ясно: это молодая пара. Они могли быть опасны в тысяче ужасных смыслов этого слова, но за недолгую жизнь ни разу не брались за столь отвратительную, чудовищную работу.

Женщина изучала их, укрывшись за невысоким глинистым гребнем.

В ранце была костлявая коричневая рука – искалеченная, но живая. Она сгибалась и разгибалась. Раненая ощущала боль, когда потерянная конечность хватала пустоту. Она подумала, что отсеченные члены способны прирастать заново. Плоть всегда чувствовала сродство. Если остаться в укрытии, если охотники подберутся впритык, если удастся броситься на них с ножом, увернуться от выстрелов и перерезать глотки… что ж, тогда не составит труда забрать свое, а заодно и их оружие и посылать в их беспомощные тела один заряд за другим.

«Сотворение мира опиралось на серьезные и глупые просчеты», – говаривала ее мать во времена не столь давние, но теперь бесконечно далекие.

Оставив нож в ножнах, женщина отползла в тень.

Невзирая на юный возраст, эти охотники были не дураки. Переговариваясь шепотом, они разделились и вскинули стволы. Мужчина шел по следам, на вид уже старым, затопленным дождем. Еще как минимум двадцать вдохов-выдохов они не догадались бы, что до нее рукой подать. Это дало ей время найти сланцевый гребень, по которому можно было подняться на холм, не оставляя следов. Шум дождя заглушал легкие шаги, пока она быстро взбиралась на склон, и вот земля стала мягче. Тогда, позволив себе однократно вдохнуть полной грудью, женщина перевела свое маленькое тело на отчаянный бег.

* * *

На вершине холма лес кончился. Там, где возвышенность сплющилась, ноты истребили местные деревья при помощи взрывного летнего пала и корундовых топоров. Расчистили вытянутое поле, сплошь покрытое обго- ревшими пнями и зимними посевами. Под холодными дождями буйно и густо разрослись лиловатые ухотрав с хладобоем и черно-синий тростникокальник. Женщина помедлила на краю поля, прислушиваясь к шорохам за шумом дождя. Переводя дух, она перебирала безнадежные варианты действия. А после, отдохнув, двинулась вдоль леса в надежде, что так будет лучше.

Маленькая бомба в алюминиевой оболочке прошла на волосок от затылка, вонзилась в заросшее поле и взорвалась со звуком глухим и страшным.

Невзирая на переполненный желудок и слабость от ран, женщина вбежала в окальник и вжалась в землю, хотя позади остался след, по которому мог пройти любой недоумок.

Лицемерие сменилось зубоскальством.

– Подходите, кто смелый! – приговаривала она.

Ее первый нот оказался юнцом, недоростком, полностью поглощенным своей работенкой. Женщина увидела длинную экзошкуру, похожую на пончо с высоким капюшоном, молочно-серого, по сезону, цвета; увидела и мотыгу, которая мерно взлетала, и капли теплого дождя, скользившие по просаленной спине существа и впитывавшиеся в почву, где корни, как пальцы, трудились вовсю, стремясь поглотить и защитить то, что появлялось только зимой. Лица женщина не видела, но слышала, как существо разговаривает само с собой. Судить по голосу не удавалось ни о чем: ни о словах и их смысле, ни об эмоциях. Нельзя было даже сказать, действительно ли это речь. Но существо издавало свои приглушенные звуки и опускало мотыгу, обезглавливая единичные зеленые растения в гуще черного тростника, премного этим довольного.

Она окликнула его до того, как мотыга взмыла вновь.

Нот резко повернулся, показав лицо под складками тонкой серой плоти. Женщина всмотрелась в тень, и память дорисовала черты: две пары глаз, клювовидный рот, плоские ноздри и лиловую кожу поверх прочных костей из сплетенных белковых тяжей, которые ничем не походили на ее собственные.