Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - [349]

Прямо перед глазами блоки начали складываться в узор, в кубистическую карикатуру на человеческое лицо во всех деталях, включая зубы. Глаза походили на шестеренки, уши – на гробы. Меня вдруг осенило, нет, у меня в мозгу сложилось твердое убеждение, что изображение предназначается для того, чтобы меня ободрить. Но это, увы, не удалось.

То, что произошло дальше, описать так же сложно, как сон, который помнишь лишь наполовину – звук изображений, вкус слов. Я увидел замерзшее время, сгоревшие светила, бесконечную тьму, пронизанную звездами, которые не вечны, звездами, которые я могу пережить. Я услышал грохот неимоверной битвы, которая началась давным-давно и вряд ли когда-то закончится, ибо в ней нет никакого смысла. Война велась не из-за идеалов, но это была идеальная война, то, что Платон назвал бы идеей войны. Наши столкновения из-за интересов и идеологии – лишь слабый отзвук этой войны, но все-таки отзвук. Мне дали понять, я и сам не знаю как, что нашим потомкам, как и всем разумным видам, предстоит вступить в эту жуткую битву. Она ведется с помощью машин, в которых хранятся воспоминания. Машины эти являются памятниками и сосредоточением рас, когда-то построивших их. Это война с бесконечными жертвами, бесконечными ранами, за которыми не приходит смерть, ибо по истечении времени наступает воскрешение, и все еще больше усложняется, превращаясь в бесконечную путаницу. И только гибель целой вселенной может освободить воюющих, только полнейшее уничтожение придаст смысл их борьбе, но лишь на краткий миг. На бесконечно малый миг, когда они осознают окончательную победу, потому что лишь бесконечно малый миг будет предшествовать концу всего – чистая, ничем не оскверненная победа ради победы, победа последнего разумного существа, оставшегося в живых.

Этим поистине адским видением меня пытались побудить к действиям! Да, Кэмерон, мне сделали редкое и немыслимое предложение вступить в ряды бойцов этого конфликта, потрясающего мироздание, вступить в войну на века и даже тысячелетия раньше всего человечества, которое еще не доросло до подобного призыва. В бой пошел бы мой разум, скопированный, переданный через космическое пространство и получивший новое жуткое воплощение, нынешнее тело я бы сбросил, как старую оболочку. В случае отказа меня пообещали отвергнуть и выбросить прочь с особым презрением. Я вдруг увидел разбросанные тела в яме, уж не знаю, сам ли их представил или мне показали.

Всеми фибрами души, вне зависимости от последствий, я прокричал, что отказываюсь. Сама смерть была бесконечно привлекательней этой бесконечной войны.

Меня дернуло вверх так неистово, что едва руки из суставов не вырвало. Голубоватый свет погас, меня окружила тьма, а затем надо мной замаячил яркий треугольник. Мощная сила выбросила меня из него, и я упал лицом в грязь. Резкий порыв ветра швырнул меня в сторону. Я едва не задохнулся, закашлялся и, кое-как справившись с болью, поднял голову. На меня смотрели невидящие глаза погибшего несколько дней назад заключенного. Я закричал, с трудом поднялся на ноги и, срывая ногти, принялся выбираться вверх по осыпающемуся склону. Минуту спустя я стоял наверху совсем один.

Но вдруг из проема вылетело еще одно тело, человек вел себя точно так же, как и я, даже закричал. Разница была лишь одна: когда Лысенко пытался выбраться из ямы, я дал ему руку, чтобы помочь.

– Вас затянуло сразу же после меня? – спросил я.

Лысенко покачал головой.

– Я сам бросился за вами, пытаясь спасти.

– Вы – отважный человек, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Недостаточно отважный для того, что я там увидел.

– Вы тоже это видели?

– Да. – Его передернуло. – Я лучше пойду в ад, о котором рассказывают попы, чем в эту Валгаллу.

– То, что мы увидели, – сказал я, – полностью соотносится с материалистической точкой зрения. Вот что ужасно.

Лысенко схватил меня за грудки.

– Нет, это не материализм! А механизм! Человек должен с ним бороться!

– Бороться с ним… бесконечно?

Он сжал губы и отвернулся.

– Марченко солгал, – сказал он.

– В чем?

Лысенко кивнул в сторону ближайших тел.

– Все ложь. Их не посылали сюда выкапывать тела. Их убило и выбросило сюда… устройство. Это шахтеры. Они попали внутрь так же, как и мы, снизу.

– Так почему же они погибли, а мы с вами до сих пор живы?

Едва задав вопрос, я тут же сообразил. Погибли лишь их тела. А разум обретается где-то в другом живом теле и в другом месте.

– Помните, что вам предложили? – спросил Лысенко. – Так вот они сделали свой выбор.

– Они выбрали тот ад вместо… – Я показал большим пальцем в сторону лагеря.

– Да. Вместо этого.

Нам пришлось подождать, но вскоре из лагеря за нами приехал грузовик.

IV Последствия

Уокер замолчал, сумерки сгущались, дым в кабинете висел слоями.

– И что случилось потом? – спросил я.

Он выколотил трубку об стол и сказал:

– Ничего. Грузовик, самолет, Москва, «Аэрофлот», Лондон. Мои ноги почти не касались земли. Обратно я так и не вернулся.

– Я имел в виду, что случилось с той штукой, которую вы нашли?

– Спустя год или два они взорвали на этом месте атомную бомбу.

– Над урановой шахтой?

– Полагаю, это было сделано намеренно, чтобы максимально усилить результат. Этот регион до сих пор закрыт, насколько я понимаю.