Лучшая половина мафии - [24]

— Я хочу поскорее увидеть сына.

Сестра села напротив него и стала осторожно подготавливать его к тому зрелищу, которое ему предстоит. Ребенок родился с гидроцефалией и искривленным позвоночником. Каролла вытаращился на сестру, то открывая, то закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Он не мог постигнуть смысл ее слов, не понимал, что это все означает.

— Но с ним все в порядке? Я имею в виду, он в норме?

— Он жив, и у него есть силы, чтобы бороться за жизнь. Мы едва не потеряли его дважды, но он выстоял. Так что, если вы согласитесь надеть маску и халат, я проведу вас в палату.

В белом стерильном одеянии Каролла выглядел комично: из-под большого не по росту халата торчали помятые брюки и двухцветные лакированные ботинки. Он вышел в коридор первым и растерянно оглядывался по сторонам. Вскоре к нему присоединилась сестра, которая извинилась за то, что заставила его ждать, и повела по коридору в палату.

Проходя мимо стеклянных дверей, Каролла видел людей, подключенных к кислородным подушкам и другим аппаратам, поддерживающим в них жизнь. На мониторах отражались кривые пульса, утыканные датчиками и иглами от капельниц пациенты тихо постанывали, борясь со смертью. Каролла услышал детский крик и остановился, тревожно глядя на сестру. Ребенок кричал громко, и он не сомневался, что это голос его сына.

Медсестра подвела его к стеклянной стене палаты, где находился новорожденный Джорджио Каролла, и прошептала, что войти внутрь и взять ребенка на руки нельзя, но можно посмотреть на него отсюда. Она оставалась рядом с ошарашенным отцом все время, не отходя ни на шаг. Каролла приник к стеклу и стал всматриваться в прозрачный колпак, под которым едва различались очертания младенческого тельца. Он не сказал ни слова, но его пухлые пальцы напряглись и побелели, упираясь в стекло. Он всхлипнул, и по его щекам потекли слезы, которые тут же впитывались марлевой повязкой.

Распластанный малыш с кривыми ножками напоминал худосочного цыпленка на блюде. К голове его были подведены какие-то трубки. Ребра, обтянутые желтоватой кожей, вздымались каждый раз, когда в легкие ребенка накачивалась очередная порция воздуха. Под тем углом, под которым он лежал, нельзя было увидеть, насколько кривой у него позвоночник. Но даже стеклянный колпак не мог скрыть несоразмерно большую, уродливую голову. Он был похож на готическую горгулью, сходство с которой дополняли выпученные глаза и приплюснутый нос под крутым огромным лбом.

Каролла стал жадно глотать ртом воздух, словно ему перекрыли кислород. Даже встретиться взглядом с сестрой у него не хватало духа. А она между тем ободряюще улыбалась ему и восхищалась тем, с какой отвагой этот маленький уродец бросает вызов смерти. Ему хотелось бежать сломя голову от этого страшного места. Он оттолкнул сестру, которая стояла у него на пути.

Каролле хотелось кричать, плакать, ругаться, проклинать все и вся. Почему жизнь так несправедлива! Его сын, о котором они с женой мечтали, о благополучии которого ночами молились Святой Деве, родился чудовищем. Каролла не задержался даже, чтобы поинтересоваться состоянием жены. Он не мог никого видеть, ни с кем говорить. Сорвав на ходу халат, он выбежал из больницы, забыв про марлевую повязку, которая так и осталась болтаться у него на шее, зацепившись за ухо.

Он попробовал напиться, чтобы забыть уродливое создание под стеклянным колпаком, но чем больше он пил, тем тоскливее ему становилось. Как он посмотрит в глаза Еве, как скажет о том, что их союз увенчался столь отвратительным чудовищем?! Постепенно боль в сердце сменилась яростью, он винил в случившемся всех, включая самого себя. Его люди молча окружали страдающего босса, боясь к нему приблизиться.

Утром Каролле сообщили, что его жена во сне отошла в мир иной. К счастью, ей не довелось увидеть ребенка, о рождении которого она так мечтала. Похороны жены прошли для него как в тумане. Каролла поручил их организацию своим людям, которые сделали все сами от начала до конца, даже выбрали гроб.

Сицилийские семьи откликнулись на несчастье, постигшее Кароллу. Количество венков и корзин с цветами не поддавалось исчислению. Словно в насмешку над его горем, Роберто Лучано тоже прислал венок. Он узнал о случившемся в Нью-Йорке и отправил соболезнование, которое Каролла не читая скомкал и бросил в корзину для мусора. Ненависть к Роберто заставляла Пола винить его в смерти жены. Приближенные Кароллы считали, что он совсем лишился рассудка, но предпочитали оставить его в покое и не пытались переубедить.

Друзья уговаривали его повидать ребенка перед отъездом, однако он оставался непреклонен. Капеллан согласился окрестить ребенка в больничной часовне. Но прежде, набравшись смелости, он поинтересовался, не выбрал ли Каролла для него имя.

— Назовите его Джорджио, просто Джорджио. И никакого другого имени, — ответил безутешный отец.

Все еще отказываясь увидеть ребенка, Каролла снял квартиру под вымышленным именем и нанял двух кормилиц-сиделок, которые обеспечивали Джорджио круглосуточный уход. Кроме того, он нанял экономку, которая могла связаться с ним только одним способом — написать письмо по известному ей почтовому адресу в Нью-Йорке. Таким образом, больной ребенок был устроен. Сделав распоряжения по поводу сына, Каролла собирался отбыть в Нью-Йорк, так и не взяв сына на руки.