Лучи из пепла - [62]

Точно известно только то, что она теперь подвизается в Осака. Значит, жива. А сейчас рядом со мной в кровати лежит другая дурочка. Ее зовут, кажется, Тиё. Как спокойно она дышит во сне!»

«Так я переходил от одной женщины к другой, — писал мне Кадзуо. — Стал завсегдатаем кабаре, все ночи напролет шатался по улицам и где только мог затевал драки. Мелкие жулики и воришки восхищались мною, я был для них Кадзуо Рианко[26]. В апреле я украл у родителей деньги и окончательно переселился к Наката. Как раз в то время его разыскивала полиция. Войдя в долю с несколькими богатыми шалопаями, он зарабатывал на махинациях с секундомерами. Когда дело выплыло наружу, Наката исчез. Его жена осталась с тремя детьми. Ей приходилось очень туго. Без хозяина мастерская не могла долго работать. Служащие разбегались, и госпожа Наката начала продавать мебель. Я не мог спокойно смотреть на это и все время одалживал ей мелкие суммы.

Примерно недели через две после того, как я поселился в этом доме, Тоёко — так звали жену Наката — пришла ко мне в комнату и сказала:

— На свете нет более одинокого существа, чем брошенная жена. Если хочешь, Кадзу-сан, приходи ко мне. Замужняя женщина! Это окончательно сбило меня с толку. Перевернуло все мои понятия о нравственности. Я спрашивал себя: «Неужели я один во всем виноват?» Нет, этого не может быть. Виновато общество, в котором царит такой разброд. А все это — следствие войны и атомной бомбы…» Люди уже погубили меня наполовину, — говорил я себе. — Пускай же они довершат свое дело. Туда мне и дорога!»

2

Деньги, деньги, деньги… Это слово стало боевым кличем Кадзуо. Он считал, что проник в суть вещей. Миром правят деньги, деньги и еще раз деньги! «Юкико бросила меня из-за денег, Тоёко спит со мной потому, что я даю ей деньги. А добываю я эти проклятые деньги, без зазрения совести шантажируя людей. Недаром говорят; «Если хочешь разбогатеть, не будь разборчивым». Эта поговорка как будто специально создана для меня».

Однако «мелкая работа», какой занимался Кадзуо, не приносила особых доходов. Одиночка-шантажист не мог запугать никого, кроме мелких торгашей; у них он и выманивал с помощью угроз по нескольку жалких иен. В поисках более крупного бизнеса Кадзуо совершенно случайно познакомился со спекулянтами валютчиками. Как-то к Кадзуо явился Дзео, один из электромонтеров, оставшихся без работы из-за бегства Наката. Дзео сказал ему:

— Послушай, в Хиросиму приехала целая группа «нисэй» (американцев японского происхождения). Они явились сюда в качестве туристов, и один из них хотел бы поменять на «черной бирже» двести долларов.

— Сколько же он хочет получить за них?

— От трехсот девяноста до четырехсот иен за доллар.

Кадзуо принялся искать человека, который интересовался бы «черными долларами». Юноша знал, что многие торговцы в Хиросиме жадно ищут валюту. За доллары они через родственников или посредников покупают в Соединенных Штатах и у военных интендантов в Японии американские товары. Вместе с неким Такэ-мото, «специалистом» по такого рода сделкам, уже имевшим несколько судимостей, Кадзуо посетил целый ряд заинтересованных лиц.

— Сожалеем, но курс на «черной бирже» ниже. За доллар дают от трехсот семидесяти пяти до трехсот восьмидесяти иен, — отвечали ему. — Если можете продать по этому курсу, — пожалуйста. Мы возьмем у вас даже вдесятеро большую сумму. И, само собой разумеется, немедленно заплатим наличными.

Сделка не состоялась, ибо предложенная цена не устраивала покупателей. Однако Кадзуо приобрел весьма ценный опыт. В частности, он узнал, какие крупные суммы втайне перекочевывают из одного кармана в другой при такого рода операциях.

3

Лето стояло на редкость жаркое. В первый раз после 1946 года в Хиросиме, которая уже опять «разбухла» и насчитывала около 280 тысяч жителей, не хватало воды. День за днем нещадно палило солнце. Город задыхался от пыли. Если не считать нескольких оазисов, в Хиросиме все еще почти не было зелени. Когда дул ветер, на улице тянуло гнилью. По-видимому, этот запах шел от обычно затопляемых, а сейчас пересохших низин с их наносными почвами или же поднимался со дна обнажившегося в результате засухи русла реки. По слухам, однако, вонь распространяли трупы, лежавшие среди развалин еще с «того дня». Жители благоустроенного городского квартала Мотомати, по соседству с которым были в свое время вырыты массовые могилы, по целым дням не могли открывать окна.

Социальная и внутриполитическая напряженность, приведшая в свое время к открытому взрыву — к беспорядкам на сталелитейном заводе «Ниппон», отнюдь не ослабевала. На заборах и стенах домов то и дело появлялись плакаты со стихотворением «Икари но ута» («Песня гнева»), в котором поэт Тогэ прославлял стачку сталелитейщиков. Коммунистов уже не удовлетворяли больше боевые лозунги; они собирались начать кампанию «прямых действий».

Со времени введения «плана Доджа» экономика всей страны переживала упадок. Безработица росла, многие мелкие предприятия обанкротились, вера в демократию была подорвана взяточничеством чиновников и аферами политиков.

Крупные чиновники в Хиросиме также оказались замешанными в скандальных сделках. В частности, чиновники в управлении провинцией были изобличены в растрате денег, собранных в фонд благотворительной организации «Красное перо». Губернатора провинции Кусуносэ некоторое время подозревали в том, что он не только покрывал своих подчиненных, но и сам наживался на их спекуляциях. Объединение «Производители пеньки, Хиросима» было обвинено в миллионной афере. Преступность, как сообщала 12 декабря 1950 года «Тюгоку пресс», достигла в Хиросиме рекордной цифры. Особенно заметно возросло число поджогов (60–80 процентов всех преступлений). Поджоги являлись актом мести и отчаяния. Судебные палаты, занимавшиеся бракоразводными процессами, сочли необходимым издать специальный отчет о своей деятельности, в котором указывали на резкое увеличение числа разводов, а также на рост преступности среди несовершеннолетних. Главным виновником этих явлений, согласно отчету, был «экономический хаос».