Луч жизни - [6]

Катастрофа

В ночной редакции газеты "Известия" ярко горели шары, и выпускающий редактор на свинцовом столе верстал вторую полосу с телеграммами "По Союзу республик". Одна гранка попалась ему на глаза, он посмотрел на нее и захохотал, созвал вокруг себя корректоров из корректорской и метранпажа и всем показал эту гранку. На узенькой полоске сырой бумаги было напечатано: "Грачевка, Смоленской губернии. В уезде появилась курица величиною с лошадь и лягается, как конь. Вместо хвоста у нее буржуазные дамские перья". Наборщики захохотали. - В мое время, - заговорил выпускающий, хихикая жирно, - когда я работал у Вани Сытина в "Русском слове", допивались до слонов. Это верно. А теперь, стало быть, до страусов. Наборщики хохотали. - Что же, ставить, Иван Вонифатьевич? - спросил метранпаж. - Да ты что, сдурел? - ответил выпускающий. - Я удивляюсь, как секретарь пропустил, - просто пьяная телеграмма. Поэтому "Известия" и вышли на другой день, содержа, как обыкновенно, массу интересного материала, но без каких бы то ни было намеков на грачевского страуса. Приват-доцент Иванов, аккуратно читающий "Известия", у себя в кабинете свернул лист "Известий", зевнул, молвил: ничего интересного, и стал надевать белый халат. В кабинете же профессора Персикова была кутерьма. Испуганный Панкрат стоял и держал руки по швам. - Понял... слушаюсь, - говорил он. Персиков запечатанный сургучом пакет вручил ему, говоря: - Поедешь прямо в Отдел животноводства к этому заведующему Птахе и скажешь ему прямо, что он - свинья. И пакет отдай. Персиков бушевал. - Это черт знает что такое, - скулил он, разгуливая по кабинету и потирая руки в перчатках, - это неслыханное издевательство надо мной и над зоологией. Эти проклятые куриные яйца везут грудами, а я 2 месяца не могу добиться необходимого. Словно до Америки далеко! Он яростно набросился на телефон и стал куда-то звонить. В кабинете у него было все готово для каких-то таинственных и опаснейших опытов, лежала полосами нарезанная бумага для заклейки дверей, лежали водолазные шлемы с отводными трубками и несколько баллонов, блестящих, как ртуть, с этикеткою "доброхим", "не прикасаться" и рисунком черепа со скрещенными костями. Понадобилось по меньшей мере три часа, чтоб профессор успокоился и приступил к мелким работам. Так он и сделал. В институте он работал до одиннадцати часов вечера и поэтому ни о чем не знал, что творится за кремовыми стенами. Ни нелепый слух, пролетевший по Москве о каких-то змеях, ни странная выкрикнутая телеграмма в вечерней газете ему остались неизвестны.

* * *

Вся Москва встала, и белые листы газеты одели ее, как птицы. Листы сыпались и шуршали у всех в руках, и у газетчиков к одиннадцати часам дня не хватило номеров, несмотря на то, что "Известия" выходили тиражом в полтора миллиона экземпляров. Профессор Персиков выехал с Пречистенки на автобусе и прибыл в институт. Там его ожидала новость. В вестибюле стояли аккуратно обшитые металлическими полосами деревянные ящики, в количестве трех штук, испещренные заграничными наклейками на немецком языке, и над ними царствовала одна русская меловая надпись: "Осторожно: яйца". Бурная радость овладела профессором. - Наконец-то! - вскричал он. - Панкрат, взламывай ящики немедленно и осторожно, чтобы не побить. Ко мне в кабинет. Панкрат немедленно исполнил приказание, и через четверть часа в кабинете профессора, усеянном опилками и обрывками бумаги, забушевал его голос. - Да они, что же, издеваются надо мною, что ли, - выл профессор, потрясая кулаками и вертя в руках яйца, - это какая-то скотина, а не Птаха. Я не позволю смеяться надо мной. Это что такое, Панкрат? - Яйца, - отвечал Панкрат горестно. - Куриные, понимаешь, куриные, черт бы их задрал. На какого дьявола они мне нужны? Пусть посылают их этому негодяю в его совхоз. Персиков бросился в угол к телефону, но не успел позвонить. - Владимир Ипатьич! Владимир Ипатьич! - загремел в коридоре института голос Иванова. Персиков оторвался от телефона, и Панкрат стрельнул в сторону, давая дорогу приват-доценту. Тот вбежал в кабинет вопреки своему джентльменскому обычаю, не снимая серой шляпы, сидящей на затылке, и с газетным листом в руках. - Вы знаете, Владимир Ипатьич, что случилось? - выкрикивал он и взмахнул перед лицом Персикова листом с надписью: "Экстренное приложение", посредине которого красовался яркий цветной рисунок. - Нет, вы слушайте, что они сделали, - в ответ закричал, не слушая, Персиков, - они меня вздумали удивить куриными яйцами. Этот Птаха форменный идиот, посмотрите! Иванов совершенно ошалел. Он в ужасе уставился на вскрытые ящики, потом на лист, затем глаза его почти выпрыгнули с лица. - Так вот что, - задыхаясь, забормотал он, - теперь я понимаю... Нет, Владимир Ипатьич, вы только гляньте. - Он мгновенно развернул лист и дрожащими пальцами указал Персикову на цветное изображение. На нем, как страшный пожарный шланг, извивалась оливковая в желтых пятнах змея, в странной смазанной зелени. Она была снята сверху, с легонькой летательной машины, осторожно скользнувшей над землей. - Кто это, по-вашему, Владимир Ипатьич? Персиков сдвинул очки на лоб, потом передвинул их на глаза, всмотрелся в рисунок и сказал в крайнем удивлении: - Что за черт. Это... да это анаконда, водяной удав... Иванов сбросил шляпу, опустился на стул и сказал, выстукивая каждое слово кулаком по столу: - Владимир Ипатьич, это анаконда из Смоленской губернии. Что-то чудовищное. Вы понимаете, этот негодяй вывел змей вместо кур, и, вы поймите, они дали такую же самую феноменальную кладку, как лягушки! - Что такое? - ответил Персиков, и лицо его сделалось бурым. - Вы шутите, Петр Степанович... Откуда? Иванов онемел на мгновение, потом получил дар слова и, тыча пальцем в открытый ящик, где сверкали беленькие головки в желтых опилках, сказал: - Вот откуда. - Что-о? - завыл Персиков, начиная соображать. Иванов совершенно уверенно взмахнул двумя сжатыми кулаками и закричал: - Будьте покойны. Они ваш заказ на змеиные и страусовые яйца переслали в совхоз, а куриные вам по ошибке. - Боже мой... боже мой, - повторил Персиков и, зеленея лицом, стал садиться на винтящийся табурет. Панкрат совершенно одурел у двери, побледнел и онемел. Иванов вскочил, схватил лист и, подчеркивая острым ногтем строчку, закричал в уши профессору: - Ну, теперь они будут иметь веселую историю!.. Что теперь будет, я решительно не представляю. Владимир Ипатьич, вы гляньте. - И он завопил вслух, вычитывая первое попавшееся место со скомканного листа: - Змеи идут стаями в направлении Можайска... откладывая неимоверное количество яиц. Яйца были замечены в Духовском уезде... Появились крокодилы и страусы. Части особого назначения... и отряды государственного управления прекратили панику в Вязьме после того, как зажгли пригородный лес, остановивший движение гадов... Персиков, разноцветный, иссиня-бледный, с сумасшедшими глазами, поднялся с табурета и, задыхаясь, начал кричать: - Анаконда... анаконда... водяной удав! - Он сорвал одним взмахом галстук, оборвал пуговицы на сорочке, побагровел страшным параличным цветом и, шатаясь, с совершенно тупыми стеклянными глазами, ринулся куда-то вон.