Лубочная книга - [110]

Г е н е р а л. Не нужно и спрашивать его, ибо слезами наполненные глаза его ясно меня удостоверяют в истине слов ваших. (Взяв за руку Узбека.) Добрый, почтенный князь! Для меня очень приятно слышать такую похвалу вашу о сем юном воине. Будьте уверены, князь, и вы также, господин Победоносцев, что благодетеля вашего благородные поступки с вами и ваше поведение, с верностию к престолу и отечеству, и с оказанной вами храбростию, свидетельствующих оную пять ран, полученных вами в сей битве, доведены будут мною по обязанности до сведения главнокомандующего, который уже неоднократно отличал вас от других ваших товарищей в сражении, и вы, верно, не останетесь без награды.

Князь и Победоносцев кланяются и благодарят сего генерала, к отряду коего принадлежали все гребенские казаки.

Узбек, прощаясь с начальником отряда, повторял свою просьбу и, получив в исполнении оной уверение, обнял Победоносцева со всей родительской нежностию и слезами, облобызал его и сказал: «Прощай, милый Андрей!», вышел скоро из палатки, не дожидаясь в горести своих других князей, ибо бывшие у него в плену русские воины его подчиненными уже были сданы дежурному штаб-офицеру. Вскочил на своего коня и, сказав герою нашему еще в последний раз: «Прощай!», пустился со своей свитой во весь опор и скрылся от очей опечаленного Победоносцева.

Учинив размен пленных, командующий сим отрядом генерал выступил в обратный путь к главному корпусу. Победоносцев, которого он полюбил с первого взгляда, по приказанию его ехал подле него на подаренном ему Узбеком коне, и заставил удивляться богатой сбруе сего начальника, ласково с ним разговаривающего и спрашивающего об образе жизни кабардинцев, о местах, ими занимаемых, и прочем. Наконец зашел разговор об оставленной им Селиме и об их прощании, и Победоносцев со всей свойственной ему откровенностию рассказал все генералу, который похвалил его верность: к царю, вере, отечеству. «Признаюсь, — промолвил сей добрый начальник, — что не всякий из молодых людей, быв на вашем месте, решился бы пожертвовать славе таким блаженством, какое вам представлялось. Но вы очень благоразумно в этом щекотливом деле поступили и доказали кабардинцам, каковы русские воины».

При закате солнца сей отряд, при громогласных криках «ура!», выступил в наш лагерь, и генерал, снова уверя Победоносцева в своем предстательстве об нем у главнокомандующего, приказал ему явиться в полк свой и ожидать исполнения его обещаний.

Штаб- и обер-офицеры его полка и все даже гребенцы встретили с радостным восторгом Победоносцева, полагаемого ими убитым в сражении или в плену умершим от рук неверных; но сколь они все удивились, когда разглядели богато убранного коня его, вооруженного драгоценной шашкой, которой никто не мог объявить цены; вышитые слова на чепраке Селимой еще более удивили его товарищей. «Ай да Андрей Иванович! Уж нигде не даст промаху! Смотрите-ка, — кричали они другим, каков же наш храбрый эсаул! Княжна кабардинская дарит тебя богатым убором в знак памяти!» — «Браво! Браво, господин Победоносцев! — кричали другие. Ты нигде не посрамил имени русского героя, не пристыдил нас, но возвеличил твоих товарищей и подчиненных». — «Ну-ка, друзья, за благополучное прибытие нашего доблестного товарища выпьем круговую!» — вскрикнули последние; и Победоносцев не ранее восьми иди девяти часов вечера отделался от куражных своих однополчан и возвратился в свою палатку думать об оставленной своей милой Селиме.

Ночь покрыла уже мраком всю природу: только слышны были сигналы часовых, в цепи расположенных. Главнокомандующий, не доверяя еще кабардинцам, приказал, чтобы пушки и ружья были заряжены, и начальники аванпостов наблюдали осторожность: фитили горели в трубках, и канонеры с бомбардирами, лежа около своих орудий, попивали из своих манерок винцо, закусывали и говорили, что кому пришло на мысль.

Пехотинцы, казаки и кавалеристы сидели в круговниках около огня, шутили один над другим, чтобы от безделья чем-нибудь заниматься.

Казанского пехотного полка гренадеры, отличившиеся больше других в сражениях с кабардинцами, сидя около такого огня и разглаживая свои большие усы, жарили на деревянных вертелах баранье мясо и говядину, наливали из манерок в крышки их вино и, потчуя друг друга, закусывали этим жарким.

«Ну, теперь мы, братцы, вытянули по две чарухи и порядком закусили, — сказал старый, увешанный орденами и медалями гренадер своим товарищам, — так не угодно ли спеть сочиненную нами песенку на кабардинцев? Да смотрите: все хором и дружно, только не очень шибко. Ну, слушать же меня!» Крякает, кашляет и плюет; начинает песню, и прочие ему стройно подтягивают.

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Кабардинец! Не хвалися

Ни лихим твоим конем,

Ни твоею меткой шашкой,

Ни безумным удальством.

Не таися за кустами,

Острой сабли не точи,

Чтоб негаданно, нежданно

Вдруг напасти на нас в ночи.

Мы для встречи вашей братьи

Приготовили штыки,

Сторожат вас чутким ухом

На курганах казаки.

Лишь попробуй только сунься!

Иль башку с широких плеч,

Будь она хоть семи пядень,

Но сумеем мы отсечь!

Берегись, иль будет худо!

Не кричи тогда: «яман!»