Ложный след - [34]

— Густав Веттерстедт, — произнес он. — А что, собственно, произошло?

Ларс Магнусон достал из кармана рубашки мятую пачку сигарет. Он прикурил и выпустил облако дыма.

— Разврат и притворство, — сказал он. — Многие годы все прекрасно знали, что великолепный Густав каждую неделю развлекается с девочками в своей квартире в Васастане, о существовании которой не догадывается его жена. У него была персональная служба, которая всем этим занималась. Тогда, говорят, Веттерстедт сидел на морфине, который всегда держал наготове. У него было много знакомых врачей. Развратом в высших эшелонах власти газеты не интересовались — ведь Веттерстедт не первый и не последний шведский министр, который так себя вел. Весь вопрос только в том, считать это правилом или исключением. Сложилось так, что я этим заинтересовался. И однажды дело зашло слишком далеко. Одна уличная девка взяла на себя смелость и заявила на него в полицию, обвинив в противозаконных действиях.

— Когда это было? — перебил Валландер.

— В середине шестидесятых. Он бил ее кожаным ремнем и резал подошвы ног бритвой, значилось в ее заявлении. Это переполнило чашу — бритвой по ступням… Начался скандал. Извращение вдруг заинтересовало газеты и стало достойным внимания. Но вскоре дело замяли. Полиция тогда получила распоряжение от гаранта соблюдения гражданских прав, чуть ли не от короля, который раньше никогда не интересовался проблемами правосудия. Словом, заявление исчезло.

— Исчезло?

— Оно буквально испарилось.

— А девушка, которая его подавала? С ней-то что?

— Она внезапно стала обладательницей прибыльного бутика в Вестеросе.

Валландер покачал головой.

— Как ты об этом узнал?

— Я в то время был знаком с журналистом по имени Стен Лундберг. Он решил разобраться в этом деле. Но когда прошел слух, что он собирается выведать правду, его сделали изгоем — он получил запрет на журналистскую деятельность.

— И он смирился?

— У него не было выбора. К несчастью, у него было слабое место, которое не скроешь. Он играл. У него были большие долги. Говорят, они вдруг исчезли. Точно так же, как заявление проститутки о противозаконных действиях. Все вернулось на круги своя. А Густав Веттерстедт по-прежнему посылал морфинистов добывать для него девочек.

— Ты сказал, что было что-то еще, — напомнил Валландер.

— Говорят, он был замешан в кражах предметов искусства, которые ввозились в Швецию в то время, когда он был министром юстиции. Эти картины теперь висят на стенах у коллекционеров, и никто не собирается показывать их людям. Как-то раз полиция поймала укрывателя краденого, посредника. Он клялся, что в деле замешан Густав Веттерстедт. Но, разумеется, это так и не было доказано. Все замяли. Тех, кто закапывал яму, было больше, чем других, которые пытались докопаться до правды.

— Да, ничего себе картину ты нарисовал, — сказал Валландер.

— Вспомни, о чем я тебя спросил. Хочешь ты слышать правду или слухи? К слухам относится то, что Густав Веттерстедт был опытным политиком, лояльным партийным боссом, любезным человеком. Умелым и образованным. Это то, о чем будет говориться в его некрологе. Если только какая-нибудь девушка, которую он выпорол, не скажет то, что ей известно.

— Что случилось после его отставки? — спросил Валландер.

— Не думаю, что он поддерживал отношения со своими преемниками. Особенно с преемницами. Тогда произошла глобальная смена поколений. Я думаю, он чувствовал, что его время прошло. И мое тоже. С журналистикой я покончил. После того, как Веттерстедт приехал в Истад, я ни разу не думал о нем. До сегодняшнего дня.

— Ты можешь представить себе человека, который по прошествии стольких лет хотел бы убить его?

Магнусон пожал плечами.

— Невозможно знать наверняка.

У Валландера остался только один вопрос.

— А ты никогда не слыхал, чтобы в Швеции происходило убийство, при котором с жертвы сняли бы скальп?

Магнусон внимательно прищурился. Он посмотрел на Валландера с внезапно проснувшимся интересом.

— А Веттерстедта скальпировали? По телевизору об этом не было ни слова. Если бы они знали, то сообщили бы наверняка.

— Это между нами, — сказал Валландер, и Магнусон кивнул.

— Мы не хотели разглашать это сейчас, — продолжал он. — Ведь всегда можно сослаться на то, что мы не можем раскрывать некоторые факты в интересах следствия. У полиции всегда в запасе есть предлог, чтобы сообщить лишь половину правды. Но сейчас это действительно так.

— Я тебе верю, — сказал Ларс Магнусон. — А может, и не верю. Это не имеет значения, потому что я больше не журналист. Но убийцы, который снял бы скальп со своей жертвы, я не припоминаю. Такое, несомненно, прекрасно подошло бы в качестве анонса. Туре Сванберг это любил. Вы позаботились о том, чтобы избежать утечки информации?

— Не знаю, — искренне признался Валландер. — Печальный опыт, к сожалению, уже был.

— Я новостями не торгую, — сказал Ларс Магнусон.

Он проводил Валландера до дверей.

— За каким чертом ты работаешь в полиции? — спросил Магнусон, когда Валландер уже переступил порог.

— Не знаю, — ответил тот. — Как узнаю, сразу тебя об этом извещу.

Погода совсем испортилась. Ветер дул сильными порывами. Валландер поехал обратно в дом Веттерстедта. Полицейские снимали отпечатки пальцев на верхнем этаже. Сквозь балконное окно Валландер увидел Нюберга, взбиравшегося по раскладной лестнице на садовый фонарный столб. Тому пришлось трудно — ветер едва не опрокинул лестницу. Валландер вышел в коридор и встретил Нюберга там.