Ложный след - [126]

Он проснулся весь мокрый от пота. Должно быть, ему приснился кошмар, хотя он ничего не помнил. Часы показывали половину третьего. Прошло всего два часа. Почему же тогда он проснулся? Валландер повернулся на бок, собираясь снова заснуть. Но вдруг сон как ветром сдуло. Откуда взялось это чувство, он не знал. Для него не было никаких причин. И тем не менее Валландера охватила паника.

Линда осталась одна. Он не должен был оставлять ее. Нужно ехать домой.

Валландер встал, быстро оделся и написал записку для Шёстена. Без четверти три он уже сидел в машине, направляясь к выезду из города. Он хотел позвонить Линде. Но что он ей скажет? Звонок только испугает ее. Машина Валландера неслась сквозь светлую летнюю ночь. Он не понимал, откуда взялся страх. Но он боялся, и ничего не мог с собой поделать.

Без нескольких минут четыре Валландер остановился на Мариягатан. Он подошел к дверям собственной квартиры и осторожно повернул ключ. Необъяснимый страх не оставлял его. Валландер успокоился лишь тогда, когда тихонько заглянул в чуть приоткрытую дверь Линдиной комнаты, увидел на подушке голову дочери и услышал ее дыхание.

Валландер опустился на диван. Страх сменился чувством неловкости. Он покачал головой, написал Линде записку и оставил на диванном столике: «Планы переменились, вернулся ночью». Прежде чем лечь — на этот раз в свою постель — Валландер поставил себе будильник. На пять часов. Он знал, что Шёстен встает очень рано, чтобы успеть сходить в гавань. Как объяснить Шёстену свое ночное бегство, Валландер не знал.

Он лежал и думал, откуда взялся страх. Но ответа не находил.

Заснуть ему удалось не скоро.

34

Когда раздался звонок, Валландер сразу понял, что это может быть только Байба. Больше некому. Удивительно, но это его ничуть не взволновало. Даже при том, что ему было бы сложно объяснить, почему он не предупредил ее, что поездка откладывается. Валландер вздрогнул и сел в кровати; никакой Байбы за дверью, конечно, не было. Звонил всего-навсего будильник, стрелки которого, напоминая широко раскрытую пасть, показывали три минуты шестого. После первого краткого замешательства Валландер выключил будильник и некоторое время сидел в полной тишине, не двигаясь. Действительность возвращалась к нему постепенно. Город был еще тих. Почти одно только птичье пение проникало в комнату и в сознание Валландера. Он даже не мог вспомнить, снилась ему Байба или нет. Внезапное бегство из дома Шёстена теперь казалось Валландеру следствием непостижимого, позорного помутнения рассудка. Громко зевнув, он вылез из кровати и пошел на кухню. Линда спала. На кухонном столе он обнаружил оставленную для него записку. Даже когда дочь приезжает в Истад, я общаюсь с ней посредством бесчисленных записок, подумал Валландер. Вернувшись поздно ночью, он не заметил Линдиного письма. Прочитав его, он понял, что сон про Байбу был вещим и что, проснувшись, он не зря ожидал увидеть ее за дверью. Байба звонила ему и просила Линду передать папе, чтобы он с ней связался. Даже по Линдиной записке Валландер чувствовал, что Байба находится в растерянности. Растерянность была еле уловимой, и тем не менее он ее чувствовал. Нет, сейчас он не сможет набрать ее номер. Не теперь. Он позвонит ей поздно вечером, а может быть, и завтра. Или попросит об этом Мартинсона. Пусть он скажет Байбе, что мужчина, с которым она собиралась ехать в Скаген; мужчина, который через два дня должен встречать ее в аэропорту; что этот мужчина именно теперь гоняется за сумасшедшим, который разносит топором черепа своих собратьев и вдобавок скальпирует их. В словах Мартинсона правда будет смешана с ложью. Ложь с парой приклеенных фальшивых крыльев, которые должны сделать ее правдоподобной. По-человечески это можно понять. Но никто никогда не сможет объяснить или оправдать его лень: из-за лени он не сделал того, что должен был сделать. Он не позвонил Байбе. А может, виной была не лень, а страх?

В половине шестого Валландер потянулся к телефону. Но звонить он собирался не в Ригу, а в Хельсингборг, чтобы хоть как-то объяснить Шёстену свое ночное бегство. Вот только что он ему скажет? Что ж, можно рассказать всю правду. Рассказать о внезапном страхе за дочь — страхе, который знаком всем родителям, о необъяснимой панике, которой все они иногда поддаются. Но когда в трубке послышался голос Шёстена, Валландер сказал совсем другое: соврал, что они с отцом договорились встретиться сегодня утром, а он и забыл об этом. Шёстен никогда не сможет проверить его слова, даже если у него возникнет такое желание. И случайно такая ложь тоже не выйдет наружу, потому что пути Шёстена и отца вряд ли когда-нибудь пересекутся. Они договорились созвониться еще раз, когда Валландер вернется из Мальмё.

Теперь дышать ему стало легче. Валландеру и раньше случалось начинать день с маленькой лжи, уверток и самообманов. Он принял душ, выпил кофе, написал Линде очередную записку и, когда стрелки часов едва перевалили за половину шестого, вышел на улицу. В управлении царила тишина. В этот утренний час Валландеру было особенно приятно идти по коридору к своему кабинету; это был единственный час, когда управление затихало: сотрудники, изможденные ночным дежурством, разбредались по домам, а для дневной смены время было еще слишком раннее. В этот утренний час жизнь обретала какой-то особенный смысл. Валландер никогда не мог понять, с чем это связано. Но это чувство было знакомо ему с незапамятных времен, уже, наверно, лет двадцать. Рюдберг, его старый наставник и друг, испытывал то же самое. Как-то раз он сказал Валландеру: