Ложный рассвет - [14]

Подняв пистолет, я распахнул дверь.

В окно лился солнечный свет, в столбике которого танцевали пылинки. У стены стояла кровать; в изголовье лежало аккуратно сложенное пестрое индейское одеяло, а на нем – орлиное перо. Я припал на колено, чтобы разглядеть его, и заметил на одеяле длинный седой волос.

Тут солнце скрылось за тучами. Хлопнул гром, и в алюминиевую обшивку трейлера тысячью барабанных палочек застучали капли дождя. Я присел на кровать и, отложив пистолет, дрожащей рукой поднес к глазам перо: у основания его темнела кровь.

Позднее, уже ночью, дождь перешел в легкую морось. Покормив Макс, я налил себе две унции ирландского виски и снял с каминной полки фотографию Шерри. Вышел на веранду и сел там в кресло. Над рекой разнесся крик козодоя; шорох дождя дополняла лягушачья соната. В льющемся через окно кухни свете я всмотрелся в лицо умершей жены, провел пальцем по холодному стеклу рамки. Как мне не хватало тепла Шерри, ее улыбки, смеха… Боже, как мне ее не хватало!..

Наконец, после долгого перерыва, мы выбрались в отпуск. Плыли на яхте из Майями в Ки-Ларго. День клонился к закату, и по небу расплескались лиловые и золотистые краски. Паруса полнились юго-восточным ветром. «Вечность» бодро рассекала морские волны, заходящее солнце залило небо румянцем. Шерри стояла на бушприте, ее волосы развевались на встречном ветру. Внезапно по обоим бортам показались весело прыгающие дельфины.

– Гляди, Шон, – рассмеялась Шерри. – Они даже глазами улыбаются. Должно быть, мир для них просто чудесен.

Полгода спустя она лежала в больнице. Боролась с раком яичника, проходила бесконечную химиотерапию, глотала таблетки и постоянно сдавала кровь на анализ, однако при этом в ее глазах не угасал свет. За неделю до смерти Шерри попросила забрать ее домой. Хотела провести последние дни в нашей спальне, в окружении книг, и чтобы у ног ее, свернувшись калачиком, лежала Макс.

Шерри умирала ночью. Я держал тонкие пальцы жены, утирал ей пот со лба.

– Помнишь дельфинов, Шон? – спросила Шерри.

– Помню, – как можно спокойнее ответил я, в то время как душа рвалась на части.

– Помнишь, как они улыбались? Улыбайся, как они. Ты почему-то… разучился улыбаться. Мне этого так не хватает. Пообещай кое-что, Шон. Две вещи: покинь темную сторону, попытайся измениться. Верни прежнего себя, тогда и окружающие изменятся. И еще – присматривай за Макс. Она тебя любит не меньше моего.

Дрожащей рукой Шерри погладила прильнувшую к ней собаку.

Я поцеловал жену в холодные губы. Шерри улыбнулась последний раз, и свет в ее глазах погас.

Поставив фото жены на столик, я пригубил виски. Напиток жидким огнем растекся по пустому желудку. Я подозвал Макс и усадил ее к себе на колени. Такса лизнула меня в подбородок, а я, почесав ей за ушами, снова посмотрел в лицо умершей супруге.

Допив виски, я вдруг заметил, что дождь перестал. Высоко над кронами дубов в небе светил месяц. Я просидел на веранде до полуночи, глядя, как светлячки роятся в ночном воздухе вдоль берегов. Огоньки отражались в темной воде, словно падающие с неба метеоры.

Глава 13

На следующее утро я вместе с Макс отправился к месту, где нашел девушку. Правда ли ее звали Анджела, как сказала преподобная Джейн? Теперь она просто тело в морозильнике морга, еще одна деталь криминальной статистики.

У берега я опустился на колено и осмотрелся. Макс нюхала траву: казалось, она чует что-то неладное. Тут были оленьи следы, глубокие, широко расставленные. Олень бежал. Может, испугался того, кто убил девушку?

– Давай-ка посмотрим, куда они ведут, Макс.

Собака, виляя хвостом и гавкая, устремилась вперед. Мы с ней отправились в сторону противоположную той, куда олень убежал. Я надеялся найти хоть какую-то зацепку и понять, как девушка оказалась на берегу реки.

Мы отошли футов на семьдесят пять от дороги, когда Макс встала и заскулила. Шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Такса нашла женскую туфельку: высокий каблук, закрытый нос. Я достал из нагрудного кармана ручку и поднял ею туфельку: вишневого цвета, без логотипа.

Обернув одну руку носовым платком, я взял туфельку и перевернул ее над пакетиком с застежкой, который мне случилось прихватить; из носка, словно угольная пыль, посыпалась сухая земля.

Понюхав ее, я уловил слабый запах фосфатов – скорее всего, удобрений.

Затем положил туфельку на место и, осмотревшись в поисках пары, позвонил детективу Слейтеру:

– Кажется, я нашел туфельку жертвы.

– Где? Под сиденьем джипа?

– Там, где вы сами бы ее отыскали, обыщи вы место преступления как следует, – выпалил я, моментально пожалев о сказанном. – Послушайте, детектив Слейтер, девушку нашли босой, а эта туфелька лежит в двух сотнях ярдов от реки, возле 44-й трассы. Может, жертва потеряла обувь, когда пыталась бежать от убийцы. Может, он сам выкинул улику, когда нашел у себя в машине. Или наша девушка – жертва неудачного стечения обстоятельств. Поймала не ту машину не в то время и не в том месте. Короче, туфелька лежит на месте, как и прочие улики. Приезжайте – забирайте.

Я прямо-таки слышал, как у детектива закипают мозги.

– Буду через час, – ответил он наконец. – Ничего не трогайте и никуда не уходите.