Ложная слепота: Ложная слепота. Боги насекомых. Полковник - [91]

Никто не стучался ко мне в двери, не окликал через КонСенсус. Да я бы и не ответил. Может, все это понимали. Или держались в стороне из уважения к моему уединению и сочувствия к позору. Хотя, вероятно, им было просто наплевать.

Временами я выглядывал наружу и посматривал на тактический дисплей. Видел, как «Сцилла» и «Харибда» карабкаются в аккреционный пояс и возвращаются, волоча в разбухшем мешке набранную реакционную массу. Я смотрел, как спутник ретрансляции достигает своей цели среди пустоты и квантовые синьки антивещества потоком сыплются в стеки «Тезея». Материя в фабрикаторах сочеталась с квантовыми числами, пополняла наши резервы и ковала оружие, потребное Юкке Сарасти для его генерального плана, что бы там вампир ни задумал.

Может, он проиграет. Может, «Роршах» убьет нас всех – но не раньше, чем позабавится с вампиром, как тот позабавился со мной. Было бы приятно на такое взглянуть. А может, вначале взбунтуется Бейтс и свергнет местное командование. Вдруг она поразит чудовище, завладеет кораблем и уведет всех в безопасное место? Но потом я вспоминал: Вселенная замкнута и так тесна, что бежать, в сущности, некуда.

Я прикладывал ухо к аудиопотокам, слышал рутинные распоряжения хищника и невнятные беседы добычи. Я принимал только звук – не изображение; видео плеснуло бы снегом в мой шатер, оставив меня нагим и беззащитным. Так что я слушал в темноте, как другие беседуют между собой. Случалось это нечасто. Возможно, слишком многое было сказано, и не осталось ничего, кроме обратного отсчета дней. Иногда в тишине, прерываемой лишь кашлем или хмыканьем, проходили часы.

Когда они разговаривали друг с другом, мое имя не упоминали. Лишь однажды я услышал, как один из них намекнул на мое существование: то был Каннингем, а беседа зашла о зомби. Я слышал, как они с Сашей вели на камбузе за завтраком необычно длинную дискуссию. До этого лингвист долго не выходила на люди и теперь возмещала себе потерянное время. Биолог по каким-то своим причинам ей позволил. Может, его страхи немного унялись? Может, Сарасти открыл ему свой генеральный план? Или Роберт просто хотел отвлечься от нависшей угрозы?

– Тебя это не тревожит? – интересовалась Саша. – Мысль, что твой разум, то, что делает тебя тобой, – всего лишь паразит?

– Забудь о разуме, – отозвался биолог. – Представь, что перед тобой устройство, созданное для слежки за… допустим, космическими лучами. Но что, если развернуть его датчики таким образом, чтобы они были нацелены не в небо, а в брюхо самого аппарата?

Он продолжил, не дожидаясь ответа:

– Оно станет делать свою работу и измерять космические лучи, хотя будет смотреть уже не в космос. Будет воспринимать собственные детали в терминах космического излучения, потому что они кажутся ему подходящими и естественными. Воспринимать мир иначе оно не в силах. Но восприятие устройства, сам его язык неверны в принципе! И поэтому система видит себя совершенно неправильно. И, может, перед нами действительно не великий и славный эволюционный скачок, а просто конструкционный изъян.

– Но ты же биолог и лучше любого должен знать, что Матушка права. Мозг жрет глюкозу тоннами. Все, что он делает, обходится организму дорого.

– Верно, – признал Каннингем.

– Значит, сознание должно на что-то годиться. Оно недешево, а если поглощает энергию и ничего не дает взамен, эволюция его изведет – моргнуть не успеешь.

– Может, она это и делает, – биолог помедлил: не то жевал, не то затягивался. – Шимпанзе умнее орангутанов, знаешь? Коэффициент энцефализации у них выше. Но они не всегда могут узнать себя в зеркале. А оранги – всегда.

– Что ты хочешь сказать? Чем умнее животное, тем меньше оно себя осознает? Шимпанзе становятся неразумными?

– Становились, прежде чем мы остановили часы.

– Тогда почему это не случилось с нами?

– С чего ты взяла, что не случилось?

Вопрос был настолько дурацкий, что у Саши не нашлось ответа. Я мог представить, как у нее отвалилась челюсть.

– Ты не все до конца обдумала, – продолжил Каннингем. – Мы сейчас говорим не о тупом зомби, который ковыляет вперед, вытянув руки, и сыплет теоремами. Интеллектуальный автомат сольется с фоном, будет наблюдать за окружающими, имитировать их поведение и вести себя как обыкновенный человек. И все это – не осознавая, что он делает, не осознавая даже собственного существования.

– Да зачем ему? С какой целью?

– Когда ты отдергиваешь руку от открытого огня, какая разница, поступаешь ты так от боли или потому, что этого требует алгоритм обратной связи, когда тепловой поток превышает критическое значение? Естественному отбору плевать на цели! Если мимикрия увеличивает выживаемость, отбор даст преимущество хорошим лицедеям перед неудачниками. Продолжай так достаточно долго, и никакое разумное существо не сумеет выделить зомби из толпы себе подобных. – Опять повисло молчание. Я прямо слышал, как он пережевывает мысль. – Зомби сможет даже участвовать в разговорах, вроде нашего, писать письма родным, изображать реальные эмоции, ни в малейшей мере не воспринимая собственного существования.

– Не знаю, Роб. Это выглядит как-то…