Ложись - [127]

— В конце концов, этот Гусман неплохой парень, — сказал Эрнандес, когда Аугусто ушел.

Но Руис скорчил неодобрительную гримасу, и Эрнандес смущенно заморгал.

— Нет. Ты не прав, — Руис самодовольно ухмыльнулся, — уж очень он задается. Я мог бы сделать кое-что для него, но больно он хитер, поверь мне.

Между тем Аугусто беседовал с Барбосой, которого повстречал, выходя на улицу. Аугусто страшно обрадовался.

— К вашим услугам, мой капитан! Как поживаете?

— Дружище, Гусман! Прекрасно. — Барбоса протянул Аугусто руку и улыбнулся, показав при этом желтые, выщербленные зубы.

— Поздравляю! Давно вас повысили?

— Неделю назад.

— Как ваша рана?

— Пустяки! Думали, что серьезная, а вылечили мигом. Мать всегда говорила, что на мне все заживает, как на собаке. Ну, а ты как?

— Сейчас неважно.

— Наверно, досталось под Балагером?

— Да, конечно… натерпелся страху, впрочем, как и все.

— Я уж слышал. Только что видел Комаса. Он хорошо к тебе относится. Надеюсь, что-нибудь для тебя придумаем. Ну и хлопот с тобой, словно с малым ребенком, — пошутил Барбоса.

Батальон выступил на следующий день. Все уже знали куда. Их опять отправляли в самое пекло. Впереди шли Комас и два недавно прибывших офицера. Лицо Комаса было печальным. Несколько дней назад он сказал Эспиналю, своему денщику: «У меня предчувствие, что больше месяца я не проживу». Аугусто посмотрел на младшего лейтенанта. «Наверное, и сейчас думает об этом». Он ощутил жалость к Комасу, ведь его самого одолевали мрачные предчувствия. Аугусто вытащил сигарету, закурил.

— Хм, хм… Гусман, — начал подмазываться к нему один из его солдат.

— Дайте и мне, капрал.

Недалеко от шоссе Аугусто увидел Року и Эспиналя. Ему не хотелось подходить к ним, и все же на сердце стало легче, когда он пожал руки друзьям.

— Говорил с Барбосой? — спросил его Рока.

— Да. Он, как всегда, внимателен, обещал что-нибудь подыскать. Сказал, что Комас, судя по всему, тоже расположен ко мне.

— Конечно! Я же говорил тебе! — воскликнул Эспиналь. — Мы ему все время толкуем о тебе. Уверен, как только представится возможность…

С Рокой и Эспиналем был еще Рубио, которого с поручением отправляли в тыл. Все норовили пожать ему руку, пожелать удачи. Рубио смеялся и плакал от радости.

— Счастливо! — крикнули друзья, прощаясь с Аугусто.

— Благодарю, — ответил он, улыбнувшись.

Миновали госпиталь. Рядом с санитарной машиной суетились две очень хорошенькие сестры в ослепительно-белых халатах. В коридоре лежали на носилках солдаты, окровавленные, покрытые пылью. Словно смерть одним ударом опрокинула всех их навзничь.

Взобрались на машины и двинулись по шоссе, поднимая густую пыль.

Едва проехали несколько километров, как появилась эскадрилья истребителей. И сразу же затарахтели пулеметы.

— Стреляют по кавалерии.

— С чего ты взял? Они бьют по деревне.

— Постучите водителю! Надо остановиться!

— Подумаешь, важная птица! Да кому ты нужен?

— Ну и черт с ним, пусть едет! Вдруг машины затормозили.

— Вылезай! Вылезай! Ложись! — кричали офицеры, сержанты и капралы.

Дорога вилась среди маисовых полей. Не успели они пробежать и нескольких метров, как на них обрушились три истребителя. Аугусто упал на узкий ручеек. Локти и колени упирались в берега. Истребители шли совсем низко. Все вокруг грохотало. Аугусто слышал свист пуль в зарослях кукурузы, в двух шагах от него упало несколько срезанных стеблей. Кто-то закричал. И тотчас раздался рокот возвращавшихся самолетов. «Если меня ранят, я свалюсь в ручей и вымокну. Боже, о чем я думаю!» С воем пронеслись самолеты, закрутив в воздухе свинцовую карусель. Когда они затихли вдали, солдаты вылезли на дорогу, забрались в машины и колонна тронулась.

Какой-то андалузец, ехавший в одной машине с Аугусто, сунул голову в сточную трубу, которая проходила под дорогой, да тан и остался лежать, выставив зад наружу, Солдаты принялись потешаться над ним.

— Ну и что? Пусть лучше в зад попадут, — отпарировал андалузец.

Все расхохотались.

За несколько километров до Торреламео они почувствовали удушающее зловоние. Здесь врагу на некоторое время удалось удержать в своих руках небольшое предмостное укрепление. Бои под Торреламео не имели никакого стратегического значения и едва ли заслуживали даже короткого упоминания в сводке. Однако то, что они увидели, было ужасно.

В деревне стоял непереносимый смрад. Словно из бездонной черной ямы, над землей поднимались густые, жирные испарения, отравлявшие все вокруг. Под августовским солнцем гнили трупы мулов и лошадей. Из чудовищно раздувшихся животов вывалились отвратительные зелено-серые внутренности, над которыми жужжали тысячи мух.

Роте Аугусто досталась самая плохая позиция — у реки. Пока они шли туда, выстрелом в лицо был убит Солсона. Он только что вернулся из отпуска и еще не мог прийти в себя от счастья.

— Плевал я теперь на все! У меня есть невеста, — рассказывал он всем. — Она хочет, чтобы мы поженились, как только кончится война. Несколько лет я за ней бегал, и ни черта, а теперь она сама хочет, чтобы мы поженились.

Позиции находились на берегу, рядом с которым возвышалась зловещая дамба из трупов. Вода с жалобным стоном переливалась через нее. Множество убитых, тех, кто погиб в последних боях, река прибивала к берегу у самых позиций. Вонь стояла невыносимая. Выше по течению пришлось открыть плотину, чтобы река унесла эти трупы. Вода вышла из берегов и подхватила убитых, которые лежали у самого берега реки. Этот страшный сплав шел до Торреламео. И здесь застревал у дамбы. Трупы громоздились один на другой, образуя зловонную гору. Вода перекатывала побелевшие, разлагающиеся тела, тащила за собой то, что было когда-то плотью. Через двадцать четыре часа вода спала, и в месиве внутренностей и гниющих останков закишели зеленые мухи и жирные черви. Неумолимая смерть хозяйничала на этой мрачной свалке.