Ложись - [106]

Сошли в Сан-Бласе и отправились в интендантство. Обогрелись у костра. Прието пошел забрать мясо, приготовленное на утро. Аугусто остался один. Закурил сигарету. Его охватило какое-то блаженное спокойствие. Он улыбнулся. «Когда наступит мир, я буду вспоминать эту ужасную ночь». Потом помог Прието тащить твердую, закоченевшую, холодную как лед коровью ногу. Взвалил ее себе на плечи. Весила она больше сорока килограммов, и тащить ее нужно было несколько километров до кухни второй роты.

Аугусто шел впереди. Вскоре он начал задыхаться от усталости. Нести ногу было очень неудобно. Приходилось склонять голову набок и держать ношу обеими руками. Рукава рубашки соскользнули почти до локтей. Холод пронизывал его. Прието отстал, но Аугусто продолжал идти. Только бы поскорее избавиться от груза. Он думал об этом парне, — то есть о себе, — который в одиночку плелся по дороге. Ветер надувал его шинель, хлопал полами. Аугусто привык таскать мешки и ящики, но этой ночью с ним творилось что-то странное. Он вдруг почувствовал себя бесконечно усталым, отчаявшимся. Он был одинок в этой морозной ночи, с ужасным вонючим грузом на плече. Аугусто стало жаль себя, подступила отчаянная тоска, захотелось зареветь во весь голос. «Когда-нибудь я расскажу об этом Берте, родителям, сестрам. Когда-нибудь — когда все кончится. Они утешат меня». Аугусто вспомнил Хуана, приезд родных на фронт под Гвадалахарой. И с горечью подумал: вот так надеешься, а потом выходит, что самую большую боль причиняют как раз те, от кого ждешь помощи и утешения.

Он немного посидел на кухне второй роты. Подкрепился жареным мясом, несколькими глотками вина и кофе. Потом отправился в Кампильо, до которого было около трех километров. Казалось, ветер и мороз стали еще крепче. Шоссе у въезда в деревню обстреливалось из орудий и пулеметов. Молодая луна проглянула в разрыв между тучами и залила землю мертвенно-бледным светом, Аугусто охватил страх. По обеим сторонам дороги валялись неразорвавшиеся снаряды. Угрожающе поблескивали их гладкие бока.

Он быстро пробежал зону обстрела и вошел в деревню. Ни души. Свет луны придавал безмолвному, разрушенному селению какой-то странный, призрачный вид. Обрушившиеся, разбитые бомбами дома, темные колодцы провалившихся крыш. В каменных стенах, изрешеченных снарядами, зияют черные пробоины. На черепичной крыше колокольни дрожит мерцающий луч луны, стена колокольни сверху донизу разорвана жуткой брешью. Громко хлопают двери, со стоном распахиваются окна пустых, разрушенных домов. Жутко было идти по этому мертвому селению. Окоченевшая луна лила ослепительно белый свет, выл ветер, стонали искореженные крыши и сорванные с петель двери.

Уже подходя к кухне, он увидел несколько человек, которые шли по переулку. Патруль. Аугусто немного поболтал с ними и двинулся дальше. Кухня расположилась во дворе разрушенного дома. Одна из комнат первого этажа, относительно сохранившаяся, служила одновременно конторкой, кладовой и местом для сна. Лугу сто разрыл золу в жаровне и подбросил туда мелко наколотых лучинок, которые мгновенно разгорелись. Потом кинул в огонь охапку дров и несколько крупных поленьев. Запылал огромный костер. Высоко взметнулось пламя, запустив свои дрожащие лапы в чрево ночи. Ветер раздувал огонь. Потрескивали и шипели дрова. Бил фонтан искр. Аугусто оставили еду, но он только выпил кофе. Вши, казалось, проснулись, почувствовав тепло согревшегося тела. Аугусто засучил рукава, расстегнул брюки и, вытащив рубашку из-под пояса, стал чесаться. Потом закурил. Было три утра. За эти ужасные сутки Аугусто промерз до костей, ему казалось, что никогда уже он не освободится от объятий холода, который змеей обвивал его.

* * *

Несколько дней они оставались в Кампильо. Бомбили непрерывно, и страх не покидал их ни на минуту. Все повторяли стихи, популярные на фронте под Теруэлем:

Там на небе правит бог,

Здесь, в Испании, каудильо.

А в селении Кампильо

Эти б… Атилано.[4]

Артиллерийский обстрел причинил большие потери. Одна из них была особенно тяжелой. Убили хромого Карлоса. Последние дни бедняга от ужаса совсем потерял голову. Обычно, когда опасность была позади, товарищи, делая вид, что хвалят Карлоса, потешались над ним. А он принимался подтрунивать над Хинольо. Оба заводились, начинали говорить друг другу резкости.

Как раз в то время выдалось несколько солнечных дней. Аугусто особенно запомнились два тихих чудесных утра. На второе убили Хромого. Аугусто и Рока к нему привязались. Карлос был неплохой парень, хотя и не отличался той добротой и благородством, которые Аугусто открыл в Эспинале. Словно ему всего хорошего было отпущено поменьше; к тому же Карлос казался не совсем искренним. Он не обладал низменными качествами, но и особыми добродетелями тоже. Высокий, бледный, с маленькими глазками, уныло опущенным ртом и громадным носом, делавшим его лицо забавным. Карлос отличался крайней нерешительностью и поэтому особенно уважал Року, который постоянно подгонял его. Настойчивость писаря помогала Карлосу побороть свои колебания. Хромой был не очень сообразителен и крайне неуверен в себе. «Что я буду делать сегодня?» Когда рядом был Рока, все было гораздо проще. «То-то, то-то и то-то». Аугусто никогда не отдавал Карлосу никаких распоряжений, однако сердился, если тот делал что-нибудь плохо. Гусман понимал, что Карлос мягкосердечен, слаб и запуган. Он любил его меньше, чем Эспиналя, но жалел больше.