Ложа в театре - [2]

Если я не мог ничего добиться о незнакомце, мне не составило никакого труда узнать все относительно той, кто называла себя Камиллой. Один мой приятель знавал ее близко. Несколько времени тому назад она скрылась с нашего горизонта. Ее видели некоторые в игорных домах составившего себе дурную славу курорта. Камилла поправляла свои дела, и подруги ее рассказывали, что она преуспевала в этом. Дошел слух о банке, сорванном при ее участии. Она имела отношение к подвигу, занесенному крупными буквами в летописи рулетки. Не называли, однако, главного действующего в этом деле лица. Камилла исчезла на некоторое время, пока не появилась, открытая мною, в ложе театра.

Все представлялось мне теперь обыкновеннее, когда из кресел оркестра я вновь наблюдал креолку и ее компаньона за преградой малинового барьера. Итак, это был обогащенный удачею конюх или осчастливленный капризом рулетки рыцарь с большой дороги. Не было ничего удивительного, что Камилла, избалованная более нежными связями, подумывала, как бы его сменить. Вероятно, немалая доля знаменитого выигрыша перешла к ней в шкатулку, и нового избранника сердца она могла бы избавить от лишних на нее трат. Презрительно усмехаясь, я видел ее упорно обращенные на меня взгляды. Избранником ее сердца был я, от меня зависело сделаться соучастником ее успехов и одним движением повернуть в свою сторону колесо Фортуны, однажды бросившей магический шарик на раскрашенное черным и красным игорное колесо.

Смеясь всей нелепости таких предположений, я с сожалением взглянул на ничего не ведающего о приготовленной для него участи счастливца. Самодовольство его не уменьшилось ни на одну йоту. Он бессмысленно улыбался в голую спину своей подруги или, запрокинув назад голову и округлив рот, блаженно зевал. Внезапная догадка заставила меня содрогнуться. В единственное мгновение я понял, что привлекало меня в этом более чем пошлом лице. Печать роковой участи, насильственной смерти лежала на нем, не возвышая и не просветляя его грубых и низменных черт. Его неведение, только что казавшееся мне комическим, теперь потрясало меня. Да! — этот закрытый взгляд я помнил у животных, которых ведут на бойню, и у солдат, которым не суждено вернуться с поля сражения. У меня закружилась голова, как если бы, приблизившись к краю пропасти, я заглянул в нее. Завеса времен приподнялась, я видел будущее…

Когда опустился занавес, театральный слуга подал мне ненеожиданную записку. Камилла писала мне: «Освободите меня, вы не раскаетесь». Все было так, как я и предполагал! Новая Анжелика призывала своего избавителя. Мольбы ее были напрасны, я не имел никакого желания ни разыгрывать пошлый водевиль, ни лицезреть зловещую драму. Разгаданный мной спутник креолки не обещал ничего доброго тому, кто столкнулся бы с ним. Знак судьбы был написан на нем слишком явными буквами. Он был опасен в своей обреченности. Несчастье подстерегало его. Его врага или друга грозило оно превратить в орудие неизбежного преступления.

На подъезде театра я увидал его подсаживающим свою даму в наемный экипаж. Камилла ступила на подножку кареты; открылась нога в черном чулке и маленькой туфельке; дверца захлопнулась. Я не слыхал, что крикнул он глухо в овлажненное стекло. Он дотронулся до съехавшей на затылок шляпы и отступил, давая дорогу двинувшимся с места колесам. Неровные плечи высоко поднялись, сунув в карман набалдашник трости, он зашагал. Как притягиваемый магнитом я побежал за ним.

Я опомнился, лишь придя в цирк Капато. Все было знакомо мне здесь, друзья пожимали мне руки; в гладко выметенных коридорах конюшен маленькие танцовщицы улыбались мне, ожидая невинных подарков. Стыдясь своего предчувствия, я с удовольствием вдыхал возбуждающий запах арены. Охотно я потерял из виду носителя дурных предзнаменований. Я прогуливался, взяв под руку моего циркового друга, жонглера Бекки. Я покровительствовал этому молодому артисту и любил его трогательный роман с наездницей Валентиной. Вся труппа цирка, в которой было столько детских сердец и чувствительных душ, ждала с нетерпением уже объявленного дня их счастливой свадьбы. Мой Бекки казался мне грустным. Стеклянные шарики неохотно подымались в воздух с его искусной ладони; осторожно и ласково ложились они на цветной рукав своего повелителя. «Что с вами, Бекки!» — воскликнул я. Вместо ответа артист печально покачал головой. До меня долетел звонкий смех Валентины. Когда печален жених и весела невеста, в этом деле замешан сам черт. Я сделал несколько шагов вперед. Наездница полулежала на своем широком седле, ее белокурая головка была обращена к гостю, поглаживавшему шею лошади огромной рукой, затянутой в палевую перчатку. Я сразу узнал его, мое сердце забилось. Султан Камиллы искал новых побед! Мне чудился набитый золотом кошелек опасного развратителя. Я взял под уздцы лошадь наездницы и резким движением поворотил ее. Я слышал брошенную мне в лицо грубую брань. Завладев бичом Валентины, я замахнулся им… Мне стыдно описывать шутовскую дуэль, в которой был я одним из участников. Среди сбежавшихся нас разнимать артистов цирка, казалось, мы разыграли стоявшую вне всякой программы пантомиму. С другой стороны, отказать им в удовольствии быть секундантами, значило бы обидеть всех этих славных людей. На следующее утро жонглер и клоун, вместе с цирковым доктором, церемонные и безукоризненные, явились сопровождать меня в лес. Я поднялся с постели в самом бодром расположении духа. Проснувшись, я нашел на ночном столике письмо. Камилла писала мне пространнее на этот раз. Она ссылалась на опасность, грозившую мне со стороны человека, не привыкшего перед чем-либо останавливаться. Письмо обрывалось странным уверением, что мой соперник уже понес заслуженное им наказание. Фантастические догадки пришли мне в голову. Особняк в два этажа, с его плотно закрытыми окнами и решеткой, унизанной вызолоченными остриями, обрисовался мне в зловещем свете. Что могло случиться в нем в прошлую ночь? Гоня от себя эти мысли, я сунул письмо в карман. Не разумнее ли было предположить, что креолка желала расстроить дуэль, испуганная за судьбу своего золотого мешка? Я был уверен теперь, что наша встреча кончится фарсом.