Ложь во спасение - [92]
Случайной, глупой и нелепой смерти, случившейся у него на глазах.
Сейчас этот запах витал в воздухе, вытесняя кислород, и с каждой секундой дышать становилось все труднее.
– Цветы, – зачем-то проговорил он вслух. – Там, на столе в твоей комнате, были цветы.
Легкий холодок пробежал по мокрой от выступившего пота спине. Шевельнулся, словно от ветра, уголок белой скатерти, покрывающей стол. В абсолютно замкнутое пространство наполненной страхом тишины внезапно ворвались звуки – далекий сигнал автомобиля, детские голоса и отчаянное мяуканье кошки. Евгений вдруг понял, что за спиной у него открыто окно.
Окно открыто, и там, за окном, – черное небо и звезды, до которых так просто дотянуться рукой.
«День, – напомнил он себе, из последних сил пытаясь преодолеть парализующее действие страха. – Сейчас день, нет и не может быть никакого черного неба и звезд…»
Взгляд неправдоподобно синих и ярких глаз прожигал насквозь, как рентгеновский луч.
– Расскажи, – откуда-то издалека, из своего небытия, потребовала она. – Расскажи, как все было.
Не подчиниться было невозможно, и Евгений стал рассказывать. Стал рассказывать, несмотря на осознание чудовищной нелепости ситуации, несмотря на яростно стучащую в висках мысль о том, что с мертвыми невозможно разговаривать. С трудом подбирая слова, путаясь в предложениях и не в силах отвести взгляда от ее сияющих синевой глаз, он рассказывал ей, как в тот вечер, восемь лет назад, искал в шкафу в маленькой кухне с обложенными светло-зеленым кафелем стенами штопор. Как нашел его среди вилок, ложек и ножей в выдвижном ящике, как вернулся обратно в комнату и увидел…
Успел лишь увидеть, как мелькнул в окне ее силуэт – мелькнул и исчез, а потом послышался тихий вскрик и звук… Звук, который он никогда не забудет. Звук падающего на асфальт и разбивающегося тела.
– Ты хотел меня? – снова прозвучал ее требовательный и вместе с тем равнодушный голос. – Тогда, в тот вечер, ты собирался со мной переспать?
– Да, – с трудом выдавил Евгений, не понимая, к чему сейчас этот вопрос. К чему сейчас вообще все эти вопросы? Какое они могут иметь значение после того, как восемь лет назад она уже умерла? – Да, хотел.
– А потом? Что было потом?
– Потом я… испугался.
…Потом он мчался вниз по ступенькам, не помня себя, надеясь на чудо и вместе с тем ни на что не надеясь. Она была мертва, когда он подошел к телу, распростертому на асфальте. Она уже не дышала. Светлые волосы, рассыпавшиеся вокруг головы, легонько шевелил ветер, синие, широко распахнутые глаза устремлены в небо. Лицо было бледным, уже не живым, тонкие голубые нити вен просвечивали в районе висков, а из уголка рта стекала вниз струйка темной и густой крови. И все это было так страшно, что он не смог совладать с собой. Он начал пятиться назад от тела, почему-то не в силах оторвать взгляда от мертвого лица, и пятился до тех пор, пока нога не попала в трещину на асфальте, пока не упал, больно ударившись локтем. А потом, поднявшись, помчался прочь что есть силы, убегая, словно от призрака, как будто надеясь убежать от реальности, от своего дикого страха, от самого себя. Он бежал до тех пор, пока окончательно не выдохся, пока не свалился без сил где-то в сквере на влажную и колючую осеннюю траву. Поднявшись, поднес к глазам сжатую в кулак ладонь, с трудом разжал сведенные судорогой пальцы и увидел штопор.
Тот самый, который принес из кухни, собираясь открыть бутылку французского вина. Штопор, который он держал в руке, означал – все это ему не приснилось. Все то, что случилось с ним несколько минут, а может быть, часов или дней назад – в тот момент он на самом деле не отдавал себе отчета, сколько времени прошло с момента его бегства, – случилось на самом деле.
Штопор он тогда забросил в кусты – зашвырнул что было сил и снова бросился наутек, как будто штопор на самом деле был миной замедленного действия и в любую секунду мог взорваться, поранив его осколками.
Что было дальше, Евгений почти не помнил. Когда он добрался наконец до студенческого общежития, уже светало. Сонный вахтер что-то недовольно пробормотал ему вслед, что-то такое о распущенности современной молодежи, и Евгений зачем-то извинился за себя и за всю современную молодежь. На занятия он в то утро не пошел, заснуть так и не смог – лежал до самого обеда на застеленной гобеленовым покрывалом металлической кровати с продавленной пружинистой сеткой и смотрел в потолок с растрескавшейся штукатуркой, не слыша и не замечая почти ничего вокруг. На потолке, как на экране кинотеатра, бесконечно мелькали кадры той ночи, и мучительный вопрос – всего один вопрос – не давал ему покоя.
Что делать?
Что ему теперь, черт возьми, нужно делать?!
Уже ближе к вечеру, попытавшись хоть как-то отвлечься, побороть свое сомнамбулическое состояние, он включил телевизор. Маленький старый «Горизонт», доставшийся в наследство от предыдущего поколения студентов – обитателей той же комнаты в общежитии. Ответ на свой вопрос, как это ни удивительно, он получил именно из телевизора. В сводке местных криминальных московских новостей сообщалось о том, что накануне ночью на Лихоборской набережной возле жилого дома было обнаружено тело Анны Соколовой, восемнадцатилетней студентки Московского государственного университета, выпавшей из окна пятого этажа. Предварительную версию о несчастном случае пришлось поставить под сомнение – согласно показаниям соседки потерпевшей, в момент трагедии девушка находилась в квартире не одна. В связи с этим установленным фактом милицией разыскивается свидетель, а возможно,
