Ложь - [100]

Потом села и стала ждать. Одеваться я начала в половине десятого. И к одиннадцати вспотела, пришлось снять свитер. Вся эта затея очень меня раздражала — тащиться в потемках на пляж любоваться луной и не знать почему.

В одном из любимых мною классических японских романов — в «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон — придворные дамы часто предпринимали долгие путешествия, чтобы полюбоваться луной с особенно выгодной позиции или послушать песню кукушки. Но они просто хотели увидеть луну и послушать кукушку, без всякой задней мысли.

Торжественно клянусь, прямо здесь и сейчас, что с завтрашнего дня, когда бы ни смотрела на луну, буду думать только о луне. И если мне когда-нибудь вновь посчастливится услышать кукушку, я всем своим существом откроюсь ее песне. Пропади они пропадом, задние мысли!

Наконец, в половине двенадцатого, захватив с собой все опасное имущество — в том числе пилюли и сумочку, — я, словно воришка, спустилась по черной лестнице.

Луна вправду была изумительная. Настоящая краюшка, она бочком висела прямо над айсбергом.

Я шла по траве, чувствуя, что десятки глаз несомненно наблюдают за мной из освещенных и неосвещенных окон на океанской стороне «АС». Невольно мне вспомнилось, что в свою последнюю ночь Колдер Маддокс, закутанный в одеяла, сидел и считал звезды.

Справа блеснули душевые. Похожие на привидения полотенца и купальные костюмы, развешанные во дворе, выглядели словно люди, задержавшиеся впотьмах, чтобы посплетничать. Когда я очутилась на песке, навстречу хлынула волна прохладного воздуха — прилив поднялся уже до половины. Я перестала жалеть, что надела свитер, хотя погода была тихая и вполне мягкая.

Поодаль впереди светились огни Дома-на-полдороге — и мне подумалось, как странно, что эта независимая, словно бы совершенно невозмутимая девица испытывает потребность устраивать в доме полную иллюминацию. Хотя надо признать: жила она там совсем одна, в окружении этакой пустыни, и ночью любой прохожий наверняка внушал страх.

Однако я ее не напугала. Прошла мимо тихо-спокойно, даже не глядя на ее окна, хотя, честно говоря, соблазн был велик Что она там делает, совершенно одна? Принимает чернокожего агента в штатском? Или Найджела Форестеда?

Ха!

Я шла сквозь непроглядную тьму, которая разом обступила меня, как только огни дома остались позади. Но Мерседес нигде и в помине не было.

Озираясь по сторонам, я шагала все дальше.

Потом услышала, как кто-то кашлянул. У меня за спиной.

Продолжай идти, сказала я себе. Ты бывала в ситуациях куда похуже этой. В Бандунге, возле лагерной ограды, занимаясь противозаконным обменом — не в силах даже разглядеть лица тех, с кем совершались сделки. И вечная угроза, что неожиданно появится тюремщик, вынырнет из безмолвия прямо перед носом. Сколько их было, этих низкорослых мужчин, которые во тьме казались сущими великанами, — доносчиков, врагов, убийц. Да, ты бывала в ситуациях куда похуже этой.

Снова кашель, мужской, хриплый, на сей раз сбоку, ближе к кромке воды.

Затаив дыхание, я ждала.

Считала секунды и думала: он вот-вот поравняется с лунной дорожкой на воде, и я увижу его силуэт. Надеюсь, коленки не захрустят — я присела на корточки.

С этой позиции я отлично его разглядела; пяти секунд оказалось вполне достаточно, чтобы узнать Дэвида Броуди, моего пьяницу-соседа. Бедняга. Как и Медовая Барышня, он живет в полном одиночестве, только в окружении почти двухсот постояльцев «АС». Большинство ночей он проводит страшась света и выкручивая лампочки. Может, нынче ему взбрело в голову «выкрутить» луну?

Засвистел бы, что ли, или запел, или заговорил сам с собой. Тогда проследить за ним было бы куда проще. Но он ушел, канул во тьму, и невозможно определить, где он — в десяти шагах или в миле отсюда.

Я отступила ближе к дюнам в надежде, что Дэвид Броуди пойдет вдоль воды, и продолжила поиски Мерседес. Однако и через пять минут, которые показались мне часом, Мерседес не появилась, и тут я похолодела: вдруг это искусная ловушка? Вдруг Мерседес заставили позвонить, и меня сейчас похитят, как похитили Лили. Мне вовсе не улыбалось, что кто-то схватит меня за плечо и потащит к «Пайн-пойнт-инну», где накачает огромными дозами маддоникса и промоет мозги с помощью магнитофонной записи.

— Ванесса!

Голос Мерседес — такой внезапный — прозвучал до того спокойно, что я готова была влепить ей пощечину, на манер Люси Грин.

— Мы здесь, — сказала она.

Мы?

Я смешалась. Может, она предупреждает, что мне надо уйти? По телефону про третье лицо не было сказано ни слова.

Но устоять невозможно. Ловушка так ловушка. Я откликнулась почти шепотом:

— Где?

— Поверни направо и иди вперед. Я вижу тебя на фоне воды.

Оказывается, она стояла возле самой дюны.

— Тот человек был с тобой? — спросила Мерседес.

Я ответила, что нет, и добавила, что знаю, кто это, и что нам надо соблюдать осторожность.

Минут через пятнадцать Дэвид Броуди наверняка пойдет обратно.

— Идем, — сказала Мерседес. — Лили ждет.

173. С помощью Мерседес я взобралась на гребень дюны, откуда мы обе спустились в ложбину.

Песок, сухой и тусклый, напоминал стеклянный порошок Он хорошо отражал лунный свет, и видели мы друг друга на удивление отчетливо. Шум прибоя стих, как только мы спустились к подножию дюны. Словно попали в вакуум, оказались в плену.