Ловушка времени - [63]

Ярость захлестнула его.

Почему все пошло не так, как он планировал?

Где он совершил ошибку?

Тогда еще Кравченко не понимал, что не совершил никакой ошибки, а действовал строго в соответствии с планом. Только план этот был разработан не им. Не понимал он и того, что дело еще не завершено, и что ему, Владимиру Кравченко, предстоит закончить его, поставив точку.

А пока он сидел на песке и думал, что ему делать дальше.

Первым порывом было поскорее убраться отсюда, из этого враждебного, мрачного прошлого, которое причинило ему столько разочарования и боли. Он даже хотел сразу включить хроноскоп и вернуться в свое время, которое сейчас казалось ему таким родным и желанным.

Его остановила мысль о Тали. Он не мог вернуться без нее, не мог допустить, чтобы ее тело осталось здесь и затерялось в глубине веков. Он просто обязан забрать с собой ее тело. Только вместе с ним он может вернуться домой.

Что же делать? Кравченко понимал, что идти в Бейт-Анию сейчас опасно. Нужно переждать несколько дней, а затем ночью осторожно пробраться в склеп и забрать оттуда тело Тали.

Но где провести эти несколько дней? Пока что Кравченко не встретил на своем пути ни одного селенья. Ясно, что в Иудейской пустыне их немного.

Осмотревшись, он решил выйти на иерихонскую дорогу. Он убежал из Бейт-Ании в спешке и даже не захватил с собой воды. Сильной жары еще не было, но пить все же хотелось.

Он нашел дорогу в Иерихон, которая больше напоминала тропу, и пошел по ней. Солнце поднималось все выше и выше, становилось жарко, слишком жарко для месяца нисана^*. Заболела голова, что являлось первым признаком обезвоживания. Он брел и брел по песчаной тропе без всякой надежды встретить людей.

Наконец, он увидел, что от главной дороги отходит едва заметная тропка. Кравченко подумал, что, скорее всего, это дорога в какое-то поселение. Не в силах идти дальше, он решил сесть здесь, на распутье, и подождать, пока кто-нибудь не пройдет мимо.

Он не помнил, сколько времени ему пришлось ждать, может быть, полчаса, может быть, час, но в конце концов вдалеке, со стороны Иерихона, показался небольшой караван. Четверо мужчин вели под уздцы ослов с навьюченной на них поклажей.

Когда маленький караван поравнялся с сидевшим на песке Кравченко, старший из путников участливо спросил, не заблудился ли он. Кравченко объяснил, что вышел из Иерусалима еще утром и очень устал.

– Ну, если в канун Песаха еврей в спешке уходит из Иерусалима, у него, надо думать, большие проблемы, – сочувственно закивал старик. – Пойдем с нами, чужеземец, ты же знаешь, что сегодня особый день. Сегодня каждый, кто пришел к тебе с нуждой, – твой гость. Я приглашаю тебя провести со мной и моей семьей седер Песах^*.

По дороге Кравченко выяснил, что встретившиеся ему люди – из селенья Анатот, в котором жили потомки древних священников. Здесь когда-то родился пророк Йермиягу, или Еремия, предсказавший разрушение Первого Храма. Селенье располагалось недалеко от природного источника Эйн-Парат, откуда местные жители брали воду. Люди, которых встретил Кравченко, принадлежали к одной семье, это были отец и трое сыновей. Они как раз и везли воду из источника.

Извилистая тропа проходила по дну узкого ущелья в Иудейских горах. Собственно говоря, селенье Анатот и располагалось на склонах этого ущелья. Дома здесь были вырублены в скалах и напоминали огромные птичьи гнезда.

Рядом с домами находились водосборники, тоже вырубленные в скале. Вода накапливалась зимой во время дождей, а также привозилась из близлежащего источника.

Доброго человека, пригласившего Кравченко, звали Мататиягу. Кроме трех сыновей, с которыми Кравченко познакомился по пути в селенье, у Мататиягу были еще два сына и одна дочь.

Вечером вся семья собралась за столом, чтобы отметить седер Песах, символизирующий исход евреев из Египта и окончание рабства.

В начале трапезы все прочитали благословение, в котором благодарили Всевышнего за то, что Он сотворил мир, установил в нем порядок, дал людям нравственные заповеди, за то, что избрал еврейский народ для ревностного соблюдения этих заповедей. После этого все выпили немного вина. Затем последовало омовение рук.

Кравченко делал все, что делали другие.

Потом каждый взял оливку и, обмакнув ее в соленую воду, съел. Это символизировало память о годах рабства в Египте. Затем глава семьи взял в руки мацу^** и преломил ее пополам. Этот обряд означал разделение в настоящем и воссоединение в будущем. Звучал рассказ о годах рабства в Египте, о том, как Всевышний увидел страдания евреев, о Казнях Египетских и о чудесном исходе из Египта. Затем все ели мацу – хлеб рабства и свободы, и горькую зелень – напоминание о горечи рабства. После трапезы дети нашли афикоман – спрятанный хозяином кусок мацы, символ искупительной жертвы.

Кравченко отметил про себя , что празднование Песаха в Древней Иудее происходит примерно в том же порядке, что и в начале третьего тысячелетия, напоминая об освобождении еврейского народа из рабства.

Считалось и считается, размышлял он, что каждый еврей должен ежегодно вновь и вновь совершать это освобождение в своей душе, а под рабством понималась и понимается не только физическая, но и духовная несвобода.