Ловушка - [56]
Цицерон должен был чувствовать себя довольным: он стал другом Таны, ведь та ни на мгновение не усомнилась в подлинности Нур, придуманного им персонажа. Сегодня вечером в девять они совершат набег, поэтому Цицерон обязательно должен войти в Интернет, сохранив необходимые для этого два евро.
Он вышел на улицу, зашел в паб и прямиком направился к бару, а поскольку для него не было хуже пытки, чем говорить по-английски, он показал пальцем (который всегда действовал безотказно) на бутерброд с беконом.
Откусив кусок, юноша почувствовал жажду и подумал, что нет смысла жадничать и страдать. В уме он подсчитал, что если потратит один евро на бутерброд и второй на напиток, у него еще останется один, которого хватит, чтобы играть весь вечер.
Цицерон не был жадным, денег ему вполне хватит на один час набега. Неожиданность его поджидала, когда пришло время расплачиваться.
— Three twenty.[49]
Нет, это невозможно, он плохо расслышал. Эта жалкая трапеза не могла стоить три евро и двадцать центов — больше, чем у него было. Он не может потратить свой капитал на бутерброд с напитком и лишиться возможности подключиться к Интернету. Это невозможно, невозможно…
Толстый, лысый и усатый официант взглянул на него косо, точно предупреждая, что клиентов, которые не платят, он наказывает палками.
Цицерон вывернул перед ним карманы, чтобы показать, что беден и ничего не прячет. Покраснев от стыда, он начал считать монеты у стойки.
— One, two, three.[50]
А потом состроил физиономию воспитанного ребенка, пожал плечами и в оправдание своего тяжелого положения коротко изрек:
— I’m a student.[51]
Но не добавил, что еще он чудик, неудачник, зол и недоволен. Именно так он себя чувствовал.
Непринужденность устных заявлений должна была упростить сложные превратности его человеческой жизни. В глазах злого официанта Цицерон был лишь студентом без единого евро в кармане. В действительности он снова стал марионеткой в руках Анхелы. Придется снова просить у нее взаймы.
Блондинистая девица и унижение — вот его судьба.
Марина
Казалось, что последний урок никогда не закончится. Оставалось лишь поглядывать на часы и вздыхать, ожидая, когда пробьет three o’clock.[52] Тогда уроки завершатся, и можно будет делать ноги. Плохо, что она не знает, сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до Башни. Марина также не знала, какая дорога самая короткая и как быстрее всего туда попасть. Честно говоря, у нее не было ни малейшего понятия, где именно находится место ее свидания.
Пока учащиеся делали упражнения и отвечали на вопросы (почему на уроках английского все время задают вопросы?), она никак не могла решить — поехать на автобусе или пойти пешком? Марина нисколько не сомневалась, что все равно заблудится, как бы ни поступила. Иногда у нее возникали предчувствия, и чем они были пессимистичнее, тем скорее осуществлялись.
Она решила спросить у Луси, однако между ними сидела Антавиана, лишавшая обеих визуального контакта. Казалось, что она это сделала нарочно: если Марина наклоняла голову, Антавиана делала то же самое; если она опускалась ниже по спинке стула, Антавиана подражала ей; если она поворачивалась направо или налево, маленькая дрянь следовала ее примеру. Может, она ревновала?
Так оно и было. Как ни трогательно, но так оно и было. После всех своих проделок, Антавиана завидовала, что между Мариной и Луси зарождается доверие, и захотела снова завоевать расположение Марины.
— Хочешь, дам тебе свою ручку? — любезно предложила она.
— У меня уже есть ручка, спасибо, — сухо ответила Марина.
— Твоя ручка — супер, моя просто хорошая. Возьми, попробуй, как она пишет.
— Нет.
— Буквы у тебя выйдут лучше.
Другими словами, она давала понять, что Марина плохо пишет.
— Буквы у меня всегда выходят скверно, я так пишу, и если тебе не нравится, просто отвяжись.
Антавиана побледнела, однако не перешла в наступление, наоборот, сделалась податливой, как перчатка.
— В твоем почерке угадывается выдающаяся личность.
— Не старайся, ты не подлижешься ко мне, даже если захочешь, — смело ответила Марина, поскольку бывшая вредина не защищалась.
Антавиана захныкала.
— Я просто хочу быть твоей подругой.
Похоже, она говорила искренне. У Антавианы блестели глаза и дрожал голос. Марина была бы рада отомстить за все унижения, которые вынесла по вине коротышки, но она хорошо знала, что обязана той жизнью и что Антавиана заступилась за нее перед миссис Хиггинс. К тому же, совсем не стоило смеяться над чужой слабостью.
Анхела никогда бы так не поступила. Анхела была доброй.
— Ладно, не плачь, мы подруги.
— Правда?
Марине не хотелось много врать, Анхела ведь не любила обманывать.
— Если ты перестанешь водить меня за нос.
Антавиана распахнула перед ней свое маленькое сердечко.
— Я могу помочь тебе, только попроси. Учить тебя английскому, подарить тебе ручку, объяснить, где находятся музеи Дублина, мосты, башня…
— Башня! — воскликнула Марина, не давая ей продолжить.
— Хочешь взглянуть на Башню?
— Конечно, с большим удовольствием.
— Можем сделать это завтра.
— Нет, сегодня.
— Хорошо. Я тебя провожу.
— Нет, нет, я хочу пойти одна.
Антавиана погрустнела, и Марина решила исправить свой промах:
