Ловушка горше смерти - [11]

— Послушай, Лина, — сказал адвокат, — и будь очень внимательна. Все бумаги, связанные с имущественным положением Марка, были оформлены им, когда ты жила в его доме, будучи его женой, беременной на седьмом месяце. Мне он ничего не объяснил, составляя их, и я ни о чем его не расспрашивал. Между нами с самого детства были очень близкие отношения, и я никогда не анализировал мотивы его поступков. Повторять тебе, что значил Марк для меня, я не буду —К тому же именно тогда у меня появилась надежда, что вы будете счастливы вместе… Да что говорить! — Адвокат махнул рукой. — То, что мы с тобой назвали «счетом», ни с какой стороны таковым не является. Это деньги, идут на содержание ребенка, и какую-то часть их ты имеешь право тратить на себя как его мать и как его, если угодно, опекун. Лина, скажи мне, что тебя мучает?

Дмитрий Константинович проводил взглядом ее высокую фигуру, только теперь отметив, как просто и дорого она одета: в длинную, до щиколоток, темную юбку из плотного шелка, черную кружевную блузку без рукавов и плетеные кожаные сандалии. Также он вспомнил, что видел золото на ее руках и точеной шее.

Вопрос повис в воздухе, но адвокат упрямо повторил его когда женщина вернулась, толкая впереди себя складной чешский детский стол и стульчик на колесиках, где уже сидела девочка с игрушками и карандашами. Лист белой бумаги Лина взяла в ящике письменного стола.

— Итак?

— Пойдемте на кухню, Дмитрий Константинович, там у меня сигареты, — сказала женщина и кивнула на дочь:

— Она привыкла здесь играть, рядом с Ванькой…

Адвокат прошел вслед за Линой в просторную кухню. На столике там стоял недопитый стакан сока и блюдо с домашним кексом, накрытым бумажной салфеткой.

Мужчина протиснулся на сиденье диванного уголка, Лина же, достав из шкафчика сигареты и зажигалку, села напротив и, изогнувшись, взяла с подоконника тяжелую хрустальную пепельницу. Занавеска колыхнулась, задев затылок адвоката тугим накрахмаленным кружевцом.

— Значит, так… — произнесла Лина, щелкая зажигалкой. — Моего мужа зовут Алексей Петрович Коробов, он числился в системе ДОСААФ, а сейчас на тренерской работе. С некоторых пор — полагаю, это временно — заработки его стали не настолько стабильными, чтобы он продолжал чувствовать себя уверенно…

Алеша в этом неповинен, верно? — Она вопросительно взглянула на своего собеседника.

— Да, — сказал адвокат.

— Но еще раньше, когда у него была надежная работа и я не расходовала на нужды семьи деньги Ивана, он усыновил мальчика и дал ему свою фамилию…

— Вот как… — сказал Дмитрий Константинович, глядя, как она Разминает вторую сигарету дрожащими пальцами.

— …И я хотела, чтобы вы об этом знали. Исходя из того что я сообщила, вы и решайте, следует ли переводить деньги мальчика на мое имя…

— Когда твой муж усыновил Ваню?

— Вскоре после рождения нашего ребенка.

— И зовут его теперь Иван Алексеевич Коробов?

— Да.

— Что же, — сказал адвокат, — когда мальчик родился через какое-то время его забрала Мария Владимировна, ты настояла, чтобы она зарегистрировала его под твоей фамилией. Я был так выбит из колеи всем происшедшим, что не проследил за этим… К тому же твоя мама внезапно исчезла из Москвы вместе с ребенком… Мне кажется — хотя, признаюсь, я очень огорчен тем, что ты не дала мальчику фамилию Марка, — что не стоит менять в связи с этим существующее положение вещей. Марк был достаточно обеспеченным и независимым человеком, чтобы распорядиться своими средствами, как ему того хотелось. В частности, эти пять тысяч долларов он оставил тебе…

Звонок в дверь, прозвучавший резко и настойчиво, оборвал глуховатый голос Дмитрия Константиновича.

Лина поднялась, торопливым движением опрокинула содержимое пепельницы в ведерко и выбежала в прихожую. Адвокат услышал голоса, один из которых, мужской, настойчиво повторял: «Не могу!» Поняв, что далее оставаться незамеченным неприлично, Дмитрий Константинович вышел из кухни. Лина, стоя спиной к нему, вешала мужскую куртку на плечики в стенном шкафу. Мужчина, согнувшись, обувал комнатные тапочки, сипловатым голосом втолковывая:

— Так уж вышло, Полина… Мне пришлось немного выпить, и до дому я добрался, слава Богу, без приключений. Но за Ванькой я поехать не смогу. И без того две дырки в талоне. Что ты волнуешься — доберется сам, ему не впервой…

— Но мы же договорились!

— Так получилось.

— Поезжай на троллейбусе, ведь мальчик будет ждать.

— Я устал. И ждать он меня не будет… Мужчина был высок, плечист, ладно скроен и моложав. Адвокат, переминавшийся на пороге, громко произнес:

— В чем проблема? Я вполне могу забрать Ивана!

— Кто это? — спросил мужчина, так круто поворачиваясь что его качнуло к Лине. Та слегка отставила ногу, словно принимая толчок, и сказала:

— Адвокат Семернин. Не нужно, Дмитрий Константинович, мы свои дела уладим сами.

Не поздоровавшись, мужчина прошел на кухню, и сквозь шум воды из крана донесся его раздраженный голос:

— Ты опять курила!

Лина молча ушла в гостиную к дочери. Адвокат, оставшись в одиночестве, присел в кресло, где лежала брошенной принесенная им коробка конфет. Помаргивал голубой светильник на стене у круглого зеркала. Протянув руку, Дмитрий Константинович дернул за шнурок, оставив гореть только верхний свет. На столике под зеркалом, у кресла, находились кожаный потертый бумажник и связка ключей с брелком, на котором было изображено со спины изогнутое обнаженное женское тело.