Ловушка для ворона - [26]

Он продолжил, бормоча так тихо, что ей пришлось наклониться, чтобы расслышать его.

– Я вырос в Киммерстоне. В одиннадцать провалил экзамен и пошёл в государственную среднюю школу. Я никогда хорошо не учился. Не видел смысла. Не то чтобы я дурака валял. Просто всё равно было. В пятнадцать я ушёл из школы и отправился работать на карьер-каменоломню в Слейтбёрн. Тогда размах был не тот, не то что сейчас. Старик готовил отёсанные камни для каминных полок, декоративные стены, надгробия, вы можете себе представить. Он утратил к этому интерес, к денежной стороне, по крайней мере. Ему нравилось возиться с камнем и резцами, но проверка неоплаченных счетов его не волновала. Мне представился шанс купить место. Всегда любил зарабатывать деньги, даже в школе.

Он улыбнулся, будто извиняясь. Возможно, Энн казалась ему одной из экологических активистов, у которых вата вместо мозгов и равнодушие к деньгам.

– Вот, собственно, и всё. Нам удалось расшириться. Такая же удача, как и всё остальное. Повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Вы понимаете. – Он резко замолчал. – Слушайте, не следует мне так много говорить о себе. – Как будто он прочитал этот совет в журнале.

– Вы женаты? – спросила Энн, решив, что, возможно, колонка с советами попалась ему в журнале жены. Кольца на нём не было, но она подумала, что он женат. Он выглядел как женатый мужчина.

Он помолчал, и она ожидала услышать ложь, но ответ был:

– Да, на Барбаре. Она редко бывает на людях.

– Какая странная фраза! – Настолько странная, что Энн попыталась заставить его сказать что-то ещё, но он отказался.

– Я замужем, – сказала она наконец, вызывающе потягиваясь. – И я всё время бываю на людях.

Почему-то это замечание его смутило. Он не ответил и потянулся наполнить её бокал. Она уже выпила большую часть бутылки. Он предложил её подвезти.

– Вы из этих краёв? – спросил он. Он был очень вежлив, словно они только познакомились. – Я имею в виду, вы родились здесь?

– Недалеко отсюда.

Она терпеть не могла вспоминать прошлое. Энн всегда считала своих родителей отвратительными людишками. Её отец был директором подготовительной школы для мальчиков. До того, как ей самой пора было пойти в школу, она росла в атмосфере мелочной тирании и бессмысленных обычаев, соревновательных игр и фальшивых традиций. Её мать командовала остальными жёнами, а отец командовал всеми вообще.

– Куда вы тогда ходили в школу? В гимназию, наверное. – Ей показалось забавным, насколько вопрос образования был для него важен. Она презирала людей с дипломами, но, кажется, для него это был способ определить, что за человек перед ним.

– Господи, нет! Меня послали в жуткую свалку на болотах в Северном Йорке. Ничему там не научилась.

Энн всегда описывала годы, проведенные на жуткой свалке, именно так, хотя понимала, что это не совсем правда. В школе была женщина, преподавательница биологии мисс Мастермен, которая казалась такой же одинокой и обособленной, как и любая из девочек. Она была молода, приехала прямо из колледжа, достаточно колючая. Шотландка, которая лучше чувствовала бы себя в районной средней школе, а не в этом готическом массивном здании. Даже тогда Энн было интересно, что она там делала. Сложно было представить мисс Мастермен распивающей дневной чай в обшитой панелями учительской со скучными старыми девами, которые составляли бóльшую часть персонала. И она определённо предпочитала своим коллегам компанию небольшой группы старших девочек. Она организовывала пешие походы на моховые болота и, выйдя из школы, казалось, расслаблялась. Мисс Мастермен носила с собой блокнот, полный карандашных рисунков. Линии были чёткими, картинки полны деталей. Она сбрызгивала их пахнущим грушевыми леденцами фиксатором, чтобы не размазывались.

Иногда мисс Мастермен организовывала вылазки за грибами. Вдали от школы она поощряла девочек называть её Мегги, но Энн всегда думала о ней как о мисс Мастермен. Они несли плетеные корзины и со сладким ужасом слушали, как она своим сухим голосом с эдинбургским выговором рассказывает истории о людях, по ошибке съевших ядовитые грибы. Как можно дольше затягивая с возвращением в школу, они разводили в сумерках огонь и жарили съедобные грибы, шампиньоны и белые навозники.

Сидя в ресторане и глядя на мерцающие огоньки свечей, Энн вспоминала, как пах дым от костра, какими были на ощупь оловянные тарелки с вмятинами, каков на вкус маслянистый сок, который они собирали корочками хлеба. Она кое-чему научилась у преподавательницы биологии. Она узнала, что не желает быть похожей на Мегги Мастермен, зависеть от девочек-подростков и грибов для забавы. А ещё – что обожает растения.

– Вы работаете? – ворвавшись в её воспоминания, спросил Годфри. – Или, может, у вас есть дети?

Как будто это взаимоисключающие вещи.

– Нет, детей нет. И нет постоянной работы. Обрывки то там, то сям.

Когда было туго с деньгами. Когда загадочные сделки Джереми провалились. Очень скоро после свадьбы Энн узнала, что Джереми гей, склонный к аффектации и театральным жестам. Конечно, ему уже было известно об этом, когда они поженились, но, возможно, он полагал, как старый архиепископ Кентерберийский, что правильная девушка его исцелит. Она была уверена, что в его действиях не было злого умысла или желания досадить, но были иные хитрости – например, он производил впечатление человека с деньгами. У Джереми и правда был Прайори, что в своё время звучало великолепно, но оказалось всего лишь фермерским домом с громким именем, который выстроили из камней церкви эпохи Тюдоров. И за дом он не заплатил, тот перешёл к нему от деда.