Ловушка для Бога - [2]

– А, это ты, Конан! Очень рад! Клянусь Митрой, нет для меня большего удовольствия, чем потчевать и угощать тебя, но, понимаешь ли, сегодня я так утомлен дневными трудами…

– Не части, язык проглотишь.

Урдаши послушно замолчал, всем видом выражая готовность вывернуться наизнанку в угоду мрачному киммерийцу: он хорошо знал вспыльчивый нрав варвара, неоднократно видел, как Конан расправляется с теми, на кого пал его гнев, и отнюдь не искал неприятностей на свою голову. А потому, подобострастно улыбаясь, духанщик поспешно проводил дорогого гостя к замаскированной ковром двери, за которой столь приятно убивал время другой, не менее драгоценный гость.

* * *

В ноздри ударил густой аромат жареного мяса и пряностей. Конан, невольно сглотнув слюну, отыскал в полумраке, который едва рассеивали огни светильников, улыбающееся скуластое лицо Хадира. Тот смотрел на киммерийца бесстрашно и даже, пожалуй, приветливо: скорее всего, разговор в соседней комнате подслушивали, и появление Конана не было неожиданностью.

– Входи, входи, наилюбимейший сын Бела, алмаз моего сердца!

Хадир бросил повелительный взгляд на сотрапезников, и те мгновенно раздвинулись, давая киммерийцу место за столом, а Лысый продолжил рассыпаться в любезностях, уговаривая Конана разделить с ними скромный праздничный ужин и выпить хоть немного вина за удачу, дабы та и впредь не обходила стороной никого из присутствующих. Полупьяная компания нестройным хором вторила его просьбам, а Урдаши, бормоча что-то восторженно-ласковое, выбежал вон и мгновение спустя вернулся с громадным блюдом аппетитной снеди.

Все были безукоризненно приветливы, и обстановка, в первую секунду грозившая взрывом, постепенно разряжалась: по-крысиному чуткий Хадир с первых дней пребывания в Шадизаре верно оценил угрозу, исходившую от Конана, а теперь пустил в ход все свое обаяние, чтобы обезоружить противника, и ему это удалось как нельзя лучше. Уже садясь за стол, Конан с сожалением подумал, что Хадир никогда не подаст повода для ссоры, а в игре, которую он сейчас блестяще навязал киммерийцу, Лысый, безусловно, сильнее. С другой стороны, почему бы и не сыграть? В конце концов, взять его за горло и тряхнуть хорошенько Конан всегда успеет.

Сделав над собой усилие, юный варвар улыбнулся виновнику торжества, взял чашу, услужливо наполненную кем-то из соседей, и произнес неторопливо, тщательно подбирая слова:

– Я рад твоей удаче, Хадир. Рад, что она не оставила тебя сегодня днем, ибо, отвернись от тебя Бел хоть на мгновение, и страшно подумать, что осталось бы от твоего и так не пышного тела, – Конан сделал паузу и с нескрываемым удовольствием взглянул на перекосившееся лицо собеседника. Такие длинные речи были для киммерийца делом тяжелым и непривычным, но удовольствие, видит Кром, того стоило, и он продолжил: – Желаю тебе провести приятную и спокойную старость где-нибудь подальше от здешних мест, так как свой запас удачи ты наверняка исчерпал. Вряд ли боги еще раз возьмутся помочь тебе украсть хоть какой-нибудь… ослиный хвост. Так что отдыхай и не рискуй понапрасну здоровьем.

Конан перевел дыхание и залпом осушил чашу. В наступившей тишине было слышно, как потрескивают фитили ламп. Все замерли, ожидая ответа Хадира, готовые по его знаку рассмеяться, превратив этот нахальный тост в шутку, или схватиться за ножи, или благоразумно кинуться наутек, предоставив Лысому самостоятельно разбираться с обнаглевшим варваром. О, если бы Хадир мог пристукнуть на месте этого опасного юнца, он бы сделал это давным-давно! Но Митра не любит полного равенства: кому-то дает гору мышц, кому-то – ум в хилой оболочке, и ничего тут не изменишь, ровным счетом ничего! Лысый смерил Конана уничтожающим взглядом и вдруг непринужденно расхохотался:

– Спасибо и на том, киммериец, ибо ты, видно, за что-то сердишься на меня, и я, ничтожный червь, должен быть благодарен за каждую крупицу твоего драгоценного внимания. Ты прав, осторожность и умеренность еще никому не сократила путь к Нергалу в зубы, а я туда не спешу, уж поверь… – Сказав это, Хадир тяжело вздохнул, уселся за стол напротив Конана и уставился на него печальными хмельными глазами, покаянно покачивая головой: – Если бы ты знал, как вовремя пришел сюда, как вовремя одернул меня, зарвавшегося и вознесшегося в непомерной гордыне! Я ведь совсем потерял голову, болтал невесть что, клялся именем Митры… Ох какие смешные и глупые слова я говорил…

Приумолкшая было в ожидании развязки компания расслабилась, зашевелилась, стряхивая оцепенение. Раздались веселые возгласы, смех, забулькало вино, перекочевывая из кувшинов в чаши, и все, то и дело подхохатывая, принялись наперебой рассказывать Конану, какие уморительные клятвы давал тут Хадир до его прихода…

* * *

Пробираясь сквозь гомонящую толпу на базарной площади и вспоминая события прошедшей ночи, Конан ругал себя последними словами. Это надо же было так попасться! В два счета Хадир выманил у него это глупое обещание, о котором наутро почему-то (о, Конан прекрасно знал почему!) знала вся Пустынька. И вот теперь он с гудящей от боли головой тащился через весь Шадизар по жаре, а Лысый, прекрасно выспавшись, наверняка похмеляется в том же «Таракане», не без удовольствия смакуя скорую весть о бесславной кончине киммерийца. Уж куда было проще – припереть вчера Хадира к стенке и предложить на выбор: либо убраться из города, либо съесть немытыми собственные кишки. Так нет же, Нергал попутал ввязаться в дурацкий спор! И когда Конан поклялся выкрасть дочь наместника, Хадир, помнится, радостно всплеснул руками и громко, при всех, повторил свою клятву стать прахом у ног того, кто сумеет провернуть это дело. И, Кром свидетель, Лысый станет прахом, он таким прахом станет, ни один шакал в пустыне на него не польстится…