Ловкость рук - [8]

— Точно не знаю. Тысяча или тысяча пятьсот.

— А у тебя есть сколько-нибудь?

Юноша отрицательно покачал головой.

— Нет. Я тоже поругался со своими; они мне не посылают пи гроша.

— А у твоих приятелей по общежитию?

— Я спрашивал утром. Ни у кого ни монеты.

Нет. Не было никакой возможности спасти Хайме. Два месяца его продержат в тюрьме, а по выходе он отправится к своей семье, к черту на рога. Девушка почувствовала, как горячий комок гнева подступил к ее горлу. Она судорожно схватила Суареса за руку.

— Я...— выдохнула она,— я достану все, что нужно!

Суарес удивленно поднял брови.

— Ты?

Обгоняя мысли, слова слетали у нее с губ. Суарес был удивлен уверенностью, с какой она говорила.

— Да. Так или иначе достану.

Энрике выразил сомнение.

— Думаешь выпросить у своего отца?

Она отрицательно мотнула головой.

— Нет. Он все равно не даст. Но это неважно. Сегодня же вечером я добуду деньги. Как скоро это нужно?

— Не знаю... Возможно, чем быстрее... Между прочим, я могу спросить у Херардо. Наверно, он уже узнал все, что касается залога, и сегодня же...

Глория вонзила свои острые ноготки в ладонь: все зубочистки были сломаны.

— Хорошо. Если ты его увидишь, скажи, что завтра утром у нас будут деньги.

Она поднялась, словно подстегнутая. Глаза ее сверкали. Суарес тоже встал.

— А как ты достанешь эти деньги? — спросил он.

Глория еще сама не знала.

— Не представляю. Но ты не беспокойся. Через несколько часов они будут в наших руках.

Энрике с сомнением посматривал на «нее.

— Я думаю, ты не сделаешь никакой глупости. Имей в виду, Хайме разозлится в первую очередь.

— Он никогда об этом не узнает. Я ни за что не скажу ему, что это я достала деньги.

Энрике колебался.

— Ладно... Ты сама знаешь, что делаешь.

Официант подошел со счетом. Энрике поспешно расплатился.

— Сдачу оставьте себе,— сказал он.

Официант поклонился. Глория и Энрике вышли на улицу.

Промозглый день глодал фасады домов. Ветер сметал с крыш обрывки туч. С минуту они молча постояли на углу.

— Когда ты увидишься с Херардо?

— Сегодня же днем.

— Хорошо. Я позвоню тебе в пять. Может, у меня к этому времени уже будет нужная сумма. Ты постарайся во что бы то ни стало связаться с ним.— Она нерешительно замолчала.—Но хорошенько запомни: мое имя не должно быть замешано в этом деле. Хайме не должен знать, что я доставала деньги. Я уверена, он никогда не простит мне этого.

— Не беспокойся.

Они пожали друг'другу руку. Энрике ласково похлопал ее по плечу.

— Ну, выше голову. Увидишь, все устроится.

Девушка печально улыбнулась. Зрачки ее стали маленькими, как булавочные головки. Она прятала глаза.

— Ну, до пяти.

Они разошлись. Глория направилась по Клаудио Коэльо, Суа- рес — на Ла Кастельяна.

* * *

Бум! Бум! «Мы призраки, тени прошлого, привидения, затравленные всеобщим презрением, с тоской вспоминающие о былом блеске. Повергнутые в прах вечно бесплодные архангелы, над которыми тяготеет рок ненависти к роду человеческому. Мы изменчивы, как Протей. Мы — Икары». Бум! Бум! «Мы сеем цветы с геометрическими лепестками и астральные сегменты...» И снова стук. Нет, не было никакого терпения. Довольно! Довольно! Он зажал уши. «Эй, Танжерец, не притворяйся спящим, я знаю, что ты еще не спишь». Ладно. Он встал и оглядел заспанными глазами комнату. Не прошло и получаса, как он завалился спать, а друзья уже пришли мешать ему. «Сейчас, сейчас!» Он открыл дверь и раздраженно уставился на Кортесара.

— Можно узнать, что тебе нужно? Или ты считаешь, что сейчас самое время будить друзей?

Не говоря ни слова, Кортесар схватил Урибе за шиворот и поволок к окну. Отдернул занавески. На Урибе еще было бархатное пальто с двумя рядами перламутровых пуговиц и меховым воротником, который он поднял до ушей. Лицо у него было бледное, сонное, как у давно не спавшего человека.

— Уже час. По-твоему, рано?

С тех пор как они познакомились, он пришел сюда впервые и, как всякий вновь пришедший, удивленно поднял брови. В огромной комнате совсем не было свободного места. Четырехметровые стены сплошь были увешаны гравюрами, вырезками из газет и журналов, косынками, афишами, возвещавшими о бое быков и ярмарках, фонариками и масками. Умело спрятанные крючки в резном деревянном потолке поддерживали сказочную флотилию парусников и каравелл, которая словно плыла по воздуху. На кровати, точно охраняя ее покой, лежала, распластав лапы и скаля зубы, шкура леопарда. Многочисленные столики и тумбочки были завалены грудами всевозможных предметов, будто кто-то небрежно разбросал пригоршни семян, которые проросли, превратившись в чудовищные растения, всюду валялись стеклянные шары, тубы с лаками и красками, чучела птиц; в углу виднелась музыкальная шкатулка с золоченой эмблемой Свободы.

Церемониальные встречи были одним из любимейших развлечений Танжерца. Он выставлял на обозрение всевозможные бумажные фонарики и нарядные абажурчики. Маски у него тоже светились, в глазницах торчали лампочки, обернутые в шелковистую бумагу. На иронический вопрос посетителя, чем он еще может похвастаться, Танжерец обычно открывал один за другим ящички бюро, где скрывался целый арсенал чудесных безделушек и забавных вещичек: талисманы, подковы, набор звездных каменьев, топазы, гранат, гиацинт, нефрит, рубин, сапфир, коралл, ляпис-лазурь и янтарь. В различных цветных конвертах были разложены составные части рецептов святого Сиприано, у него имелись астрологические доски, а также все необходимое для заколдовывания курицы и для вызова дьявола в расшитом галунами красном фраке, в желтом жилете и клетчатых штанах. Однако приход Кортесара только раздражил Урибе; у него не было никакой охоты показывать свои сокровища. Он протер глаза и, удивленно подняв брови, оглядел друга.