LOVEЦ - [18]

– Если б знал, не сломил бы. Из вежливости.

– Ладно. Я вам кое-что объясню. Пройдёмте в мой кабинет.

Павла несколько замутило, то ли от ненавистных шпротов, которые он за каким-то чёртом ел с Витькой наперегонки под восторженный хохот девчонок, то ли от предстоящего чая с тортом.

– Что с Вами? Идёмте, у меня там прохладно и тихо.

– Видите ли, что происходит – говорил Александр Филиппович, стоя спиной к Павлу и рассматривая что-то в глубине окна.

– Да, вроде всё хорошо.

– Ну, да. Ну, да. Так хорошо, что уже всё всем известно.

– Что бы им ни было известно, всё равно, кроме нас с Вами, никто ничего пока не поймёт.

– Я не о Ваших фантастических полях, будь они неладны. Хотя об этом тоже стоит поговорить. Я о Катерине.

– Мне пора делать предложение?

– Ты что, думаешь, я бы стал с тобой об этом говорить? Да меня вообще, не интересует, собираетесь вы жениться или нет. Я не пуританин. Речь о другом.

Павел вопросительно смотрел на собеседника и молчал. Мутило сильнее. К тому же обращение на «ты» ничего хорошего не сулило.

– Последнее время ты стал просто спецкором всех известных физических журналов. Тема у тебя самая интересная, самая перспективная. Глядишь, скоро за границу съездишь, по обмену. А ведь ты всего лишь студент – третьекурсник.

– Мне перестать писать?

– Может тебе перестать подписывать?!

– Не понял. – Павел произнёс эту фразу чуть ли не первый раз в жизни. – И при чём здесь Катя?

– А притом, что она – моя дочь! И, между прочим, действительно на выданье. И, если мне плевать, что вы там думаете о своём совместном будущем, то всему институту нет. Ты ведь хорошо понимаешь, о чём я говорю.

– Надеюсь, я ошибаюсь.

– Не надейся. Скоро услышишь, что влиятельный папаша – академик куёт карьеру своему будущему зятьку. Пойми, я хочу оградить вас от грязных сплетен. Я уже решил, что руководить теперь вами, официально конечно, будет мой аспирант Соловьёв. А ты, ну, псевдоним что ли возьми.

– Какой? Соловьёв? Или, может, Вашу фамилию? Список напишите?

– И напишу! И будешь слушаться.

– А, если не буду?

– А, если не будешь, то я буду. Я буду искать другой способ оградить мою дочь от всего этого околонаучного дерьма. А тебя, уж извини, спасать не стану.

– Спасать?

– Ты считаешь такие головы, как твоя, нужны только академии наук? Тобой уже давно интересуются. Иди. Думай. И, если действительно любишь Катьку. Слышишь? Любовь выше амбиций, выше морали. Даже в борьбе за правду её нельзя отвергать.

По большому счёту, Павлу было абсолютно безразлично, какая фамилия стоит под его работами. Он вообще был автором большинства курсовых и рефератов в их группе. Но запах шпрот и бисквитно-кремовые торты ненавидел впоследствии всю свою жизнь.

А ночью ему снились какие-то красные флажки, и, что он бежит на четырёх лапах, а впереди, в огромной клетке сидит Катька и что-то отчаянно орёт. Он понимает, что нельзя вперёд, нужно вбок, нужно перестать бежать, нужно взлететь, но не может. И вдруг он видит, как сверху на клетку пикирует небольшая хищная птица, вроде чёрного коршуна, но почему-то с кошачьими глазами, и ранит о прутья свои крылья. А Катька стремится поймать её. И Павел уже не знает, кого ему нужно спасать: любимую женщину, себя или птицу.

Умные люди не отступают, они уступают, а проигранная битва, как говорят, далеко не всегда решает исход войны. Да и о какой войне, каких битвах вообще шла речь. Всё было мирно и до тошнотворности логично. Хочешь заниматься тем, что любишь, любить, кого хочешь – плати. Тем более, что цена не так уж высока. Всё решено, и не о чем было беспокоиться. Пашкин диплом, после им же проведённых дополнительных разработок, плавно перешёл к Соловьёву – в качестве диссертации. В результате чего, последний получил вожделенное приглашение в столицу, куда и метил. А Павел с Виктором благоразумно устроились на кафедре родного университета, где уже никто не совал нос в их ненормальные дырявые поля. Зоська, она же Витькина жена, ждала первенца, а Катька… У Катьки всё было хорошо, даже очень.

– Паша, я уезжаю.

– Куда?

– По распределению.

– Ты? Неужели papa допустил?

– С Соловьёвым.

– Что?

– Я выхожу замуж, Паша.

– Не понял. За кого?

– За Соловьёва. Я жду от него ребёнка.

– То есть?

– Ты хочешь знать всё?

– Да.

– Ещё на третьем курсе, когда мы… Ну, помнишь, он стал нашим руководителем? Отец говорил, что тебя нужно оградить от кого-то. И меня заодно. Они просили встретиться…, встречаться с ним, для отвода глаз. Не понимаю, до сих пор, почему о нас с тобой слухи ходили, а обо мне с Соловьёвым нет.

Она замолчала. Она смотрела на него, теребя в руках ремешок сумочки. Было видно, что сейчас заплачет.

– Продолжай.

– У него всегда было время на выставки, походы…

– А у меня не было.

– Ты не предлагал. Ни разу. Ты вообще делаешь только то, что нужно тебе, что хочешь ты. Ты ничего мне не предлагал!

– Я любил тебя.

– Так не любят!

– Да. Наверное, ты права. Женщинам нужно что-то, чего у меня нет и, вероятно, никогда не будет. За ненадобностью. Мне. Так?

– Женщине нужна семья!

– Угу. А у меня она как бы есть. Уже.

– Паш, я уезжаю.

– Счастливо. Привет Соловьёву.

Нет. Мир не рухнул. Он преобразился. Во всякой потере есть приобретение. Ушла любовь? А может ли она вообще уходить? Тогда приходила ли? Просто была женщина. Три года. Находилась рядом. Хороша, притягательна, что ещё? А теперь? Больно? Очень. Это нормально. Это значит – он не умер. Это значит он запомнит, – у него будет опыт и будет любовь к тому, что никогда не предаст. Это значит – он свободен.