Love of My Life. На всю жизнь - [2]

— Тебе не стоит беспокоиться, Оливия, — сказала Анжела, даже не взглянув на меня. — Позднее миссис Макгир все уберет. Она знает, где что лежит в этом доме.

Я робко улыбнулась, протягивая пожилой даме грязную посуду. Вид у госпожи Макгир был весьма суровый, но она, по крайней мере, хотя бы взглянула на меня и даже чуть заметно кивнула в знак благодарности. Судя по взгляду, женщина пыталась понять, кто я, собственно, такая. Разумеется, Анжеле и в голову не пришло представить нас друг другу.

— Может, я все-таки могу чем-то помочь? — поинтересовалась я.

— Нет, спасибо. Мы прекрасно справимся сами, — ответила моя свекровь.

Я побрела обратно в гостиную. У окна, поглаживая пальцами свежевыбритый подбородок, стоял отец Луки, Маурицио. Он задумчиво смотрел на улицу, где прохожие, для которых это был самый обычный день, куда-то спешили по своим важным и не очень делам. Я подошла и стала рядом с ним, спиной к гостям. Во-первых, нам с Маурицио всегда было комфортно вдвоем, а во-вторых, таким образом я была избавлена от общения с остальными.

Племянников и племянниц Луки под благовидным предлогом выдворили из комнаты. Им было поручено стоять на крыльце и караулить появление похоронного кортежа. Наконец один из детей ворвался в дом и подбежал к Маурицио.

— Nonno[1], они едут, — возбужденно сообщил он, дергая деда за руку.

На миг все присутствующие затаили дыхание, после чего лихорадочно засуетились.

Люди отставляли в сторону недопитые бокалы с шерри, кофейные чашки и тарелки с бутербродами, вытирая руки накрахмаленными льняными салфетками Анжелы. Маурицио отправился наверх за Фабио. С изысканной учтивостью гости помогали друг другу надеть пальто и по натертому до блеска паркету прихожей направлялись к выходу, ненадолго задерживаясь перед зеркалом в вычурной золоченой раме, чтобы поправить выбившуюся прядь волос или смахнуть с плеч невидимые пылинки. Госпожа Макгир переместилась из кухни в гостиную, собираясь приняться за уборку.

Я же направилась в противоположную от входной двери сторону, закрылась в уборной, села на крышку унитаза и сжала голову руками, пытаясь хоть немного успокоиться. Сердце бешено колотилось в груди, руки дрожали. Мне казалось, что еще немного — и я упаду в обморок. В туалете было темно, прохладно и пахло освежителем воздуха с ароматом сирени. Схватив полотенце для рук, я прижала его к лицу. Оно было влажным.

В дверь постучали.

— Лив, с тобой все в порядке? — это был Марк. — Можно я зайду?

— Заходи.

Дверь открылась. Страх, написанный на лице Марка, был отражением моего собственного.

Его пальцы коснулись моей щеки.

— Господи, Лив…

— Я не поеду на кладбище, — прошептала я, съежившись на сиденье и обхватив себя руками. — Я этого просто не выдержу.

— Придется.

— Я не могу. Мне действительно страшно.

— Я знаю. Мне тоже.

Я посмотрела на Марка. Он выглядел бледным и осунувшимся.

— Хочешь выпить? — спросил он.

Я кивнула.

Марк достал из кармана маленькую плоскую фляжку и, отвинтив крышку, протянул ее мне.

— Пей сколько хочешь. Потом прополощешь рот. В шкафчике под раковиной есть зубной эликсир.

Я последовала его совету. Во фляжке оказалось виски. Я с удовольствием сделала несколько глотков. Марк тоже выпил. После этого мы оба прополоскали рот и дружно сплюнули в умывальник, словно двое детей, готовящихся ко сну.

— Ты специально держишь здесь зубной эликсир? — поинтересовалась я.

— Так, приготовил на всякий случай. Ты ведь никому не расскажешь?

Я улыбнулась.

Кроме зубного эликсира, среди стопок чистых полотенец Анжелы, рулонов туалетной бумаги и запасных баллонов с освежителем воздуха была спрятана также бутылка виски. Марк достал ее и снова наполнил фляжку.

— Вместе мы сможем это пережить, — сказал он, помогая мне встать. — И сегодня, и потом. Я буду помогать тебе, а ты — мне. Договорились?

Я вытерла рот и кивнула.

Глава 2

Когда я вышла из дома, щурясь от яркого утреннего света, то поняла, что не в состоянии даже посмотреть в сторону катафалка. Вместо этого я сосредоточилась на своих ногах, обутых в черные ботинки на высоких каблуках, на том, как они неуверенно переступают сначала по каменным ступенькам, а затем по тротуару, приближаясь к первому лимузину, в котором сидели самые близкие родственники Луки. Я села на заднее сиденье рядом с Анжелой, которая слегка подвинулась, освобождая место, и отвернулась от меня. Несмотря на то что она полностью сохраняла самообладание, я ощущала исходящие от нее ледяные волны бездонного черного горя. Перчатки не согревали руки, и я крепко сжала их между коленями.

Я не могла заставить себя посмотреть на гроб.

Поездка до кладбища казалась бесконечной, и всю дорогу я просидела, уставившись на собственные колени. Следующее, что я помню, — это промозглая, несмотря на электрические обогреватели, церковь и жуткие сдавленные мужские рыдания. Музыка эхом отражалась от высокого, украшенного витражами купола, сильно пахло пастилками от кашля, затхлостью и увядшими цветами. Хотя я по-прежнему не могла заставить себя взглянуть на гроб, я знала, что он там, где ему надлежит быть, — на катафалке посередине прохода, заваленный белыми лилиями, гвоздиками и розами. Я также знала, хотя и не могла в это поверить, что там, внутри, совсем один, отделенный от всех нас, лежит Лука. Наверное, ему там совсем темно, а может быть, сквозь щель между крышкой и гробом все-таки просачивается немного света. Я надеялась, что Луке там удобно, и его голова, как и положено, покоится на шелковой подушке.