Ловцы ветра. Резервация для чудаков - [2]

То, что она не такая, как все, Анита знала всегда. Она видела в темноте, как кошка, но ведь даже кошки не умеют смотреть сквозь стены. А она из трактира прекрасно различала, что творится на кухне, и через одежду могла сосчитать шрамы мужчин и жировые складки женщин. Довольно противное, надо признаться, умение – видеть то, о чем другие даже не подозревают.

Говорить с кем-нибудь о своем даре никогда не пыталась – засмеют или, хуже того, назовут ведьмой. А с ведьмами сейчас разговор короткий. Непонятно почему, но вдруг поделилась своими бедами с Гансом, когда тот остановился в трактире после представления, а на следующий день ушла с ним.

Этот номер Ганс придумал сам. До этого он жонглировал горящими факелами и ходил по канату, но с каждым годом работать становилось все труднее. Да и неудивительно – четыре сломанных ребра, перебитая левая рука – пытали, чтобы сознался в своем сговоре с дьяволом. Но обошлось, отпустили – кому нужен калека.

Волосы под колпаком выбились из-под повязки, щекотали кожу, очень хотелось их поправить, но нельзя – надо терпеть.

Анита передернула худенькими лопатками и ловко обогнула кружку с молоком, выставленную кем-то вместо денег. Ладно, ничего, молоко тоже не дают даром.

В передние ряды протиснулся мальчишка в красном шелковом камзольчике – экий франт! – и воровато, на цыпочках, гримасничая и заговорщически подмигивая публике, подложил прямо Аните под ноги острый кованый гвоздь, воткнув его шляпкой в щель между камнями брусчатки. Такие пакостники тоже встречаются во время каждого представления. Возникло едва сдерживаемое желание наладить ему пинка по худосочной заднице, но Анита просто резко изменила направление и пошла через площадь наискосок к трем долговязым мужчинам, спокойно стоящим чуть впереди плотного ряда публики. Она переступила еще через несколько монет, а когда оторвала глаза от земли, то вскрикнула от неожиданности и испуганно подалась назад – мужчины, оказывается, были одеты не в плащи, как ей увиделось вначале, а в рясы и явно принадлежали к доминиканскому ордену, известному своей нетерпимостью к светским забавам.

Костлявое, словно составленное из неплотно пригнанных друг к другу пластин лицо одного из монахов показалось Аните смутно знакомым. И тут же она вспомнила, что точно видела этого человека несколько дней назад на своем представлении совсем в другом городе, но тогда он был одет в партикулярное платье.

Делать вид, что ничего не произошло, уже не имело смысла, но Анита все же попыталась обыграть ситуацию и намеренно сбилась с шага, словно подвернула ступню. В это время монах вытянул мосластую руку и ловко ухватил ее за локоть.

– А ведь видит, чертовка! – довольно сказал он и дернул Аниту к себе. – Я за ней вторую неделю наблюдаю, а до этого мне донесли, что у нас в округе завелась хорошенькая ведьмочка.

– Нет! – отчаянно крикнула Анита и попыталась вырваться.

– Да, – спокойно продолжил спутник мосластого и пальцем поманил к себе Ганса. – Сейчас мы с вами немного потолкуем.

В толпе заулюлюкали, засмеялись. Самые находчивые уже выскочили вперед и стали собирать с земли деньги, свои и чужие. Тут же возникла свара, через минуту уже дрались и пекарь с подмастерьем, и даже женщина с корзинкой, размахивая ею, как пращой. Из корзинки вылетел капустный кочан и, как отрубленная голова, подкатился к самым ногам Аниты, она его отпихнула носком башмака.

– Видит, – спокойно подтвердил третий монах и стащил с головы Аниты колпак, а потом содрал повязку.

Анита знала – сопротивляться не имеет смысла. Убежать не дадут те же горожане. Да и куда бежать, до первой стражи? А знакомых в этом городе ни у нее, ни у Ганса не было.

Они пошли с монахами, опустив головы, как провинившиеся дети, сзади добровольцы из бывших зрителей несли ее металлический колпак и сумку с нехитрыми цирковыми пожитками.

Тело Аниты била дрожь. Ганс, для которого подобная переделка была не первой, вдруг заплакал.

– Чего ревешь, как обманутая шлюха, – сказал мосластый и рассмеялся. – Еще ничего не случилось.

Но на самом деле – случилось. Этого Аните объяснять не надо. В лучшем случае последует простое дознание, в худшем...

Даже думать об этом страшно.

Чем дознание доминиканцев отличалось от допросов других монашеских орденов, так это дисциплиной и отсутствием волокиты. Идти было совсем недалеко – дом святого суда оказался на соседней улице.

– Отпустите нас, – тихо попросила Анита, остановившись на пороге двухэтажного здания с высоким крыльцом. – Мы сегодня же уйдем из города.

– Чтобы нести обман и ересь дальше? – мосластый в нарочитом возмущении поднял брови.

– Мы не еретики.

– Знаю, знаю, вы просто бедные артисты.

– Да.

– А по моему мнению, вы пользуетесь услугами дьявола, чтобы дурачить добропорядочных граждан и сеять в их душах зерна сомнения. Если вы невиновны, то отец Николас отпустит вас сегодня же. Но перед этим он должен побеседовать с вами.

Лишь только за ними захлопнулась массивная, окованная полосами железа дверь, Ганса и Аниту развели в разные стороны. У Аниты от страха подкашивались ноги, она повисла на руке мосластого, как перебравшая в трактире вина девка.