Лоуренс Аравийский - [77]

12 августа их приветствовали Лоуренс и Джойс, которые пошли с ними дальше, преследуя двойную цель — произвести разведку дороги для бронемашин к предстоящему наступлению на Дераа и подготовить путь для Бакстона. Лоуренс и Джойс выехали на автомобиле в сопровождении охранявшей их автобронемашины. Бедуины впервые увидели в этих северных частях пустыни столь странное механическое животное, которое, конечно, их чрезвычайно поразило. Однако наряду с этим оно заставило их проявить и более дружеские чувства по сравнению с теми, которые они выказывали безоружным путешественникам. Это первое путешествие «роллс-ройсов», освещавших пустынную дорогу снопами света, было в некотором роде триумфальным проездом. Они быстро достигли Азрака и вернулись обратно еще быстрее, по временам несясь со скоростью 70 км в час; уже к вечеру следующего дня они завидели лагерные огни Бакстона.

Здесь их ждала неприятность. Юнг своевременно отправил им продовольствие на две недели, но запасы прибыли только на восемь дней, так как часть погонщиков верблюдов свернула в сторону. Это потребовало изменения плана. «Бакстон облегчил свою колонну, оставив все несущественное, я же отказался от двух машин, воспользовавшись лишь одной, и изменил маршрут».

Пребывание Лоуренса среди британских солдат еще раз вызвало в нем смешанное чувство удовольствия и горечи. Он гордился своими соотечественниками, они были для него дорогими и близкими, и также естественно было их видеть в таком странном окружении. Однако наряду с этим он чувствовал себя чужим, был день его рождения: ему исполнилось 30 лет, и он решил вспомнить свою жизнь. Четыре года назад, когда он пошел на войну, странный порыв честолюбия заставил его решиться сделаться к 30 годам генералом и получить титул баронета. Теперь, если он останется в живых, это являлось для него достижимым, но теперь эти детские мечты утратили для него интерес. Осталось лишь одно честолюбивое стремление пользоваться уважением людей. Это стремление делало Лоуренса особенно чувствительным к вопросу о правдивости перед самим собой. Он думало том, как ему доверяли Алленби и арабы и как были готовы умереть за него люди из личной охраны. Он был слишком умен, чтобы рассматривать себя как сверхчеловека. Он понимал стремление обычного человека иметь себе идолов — может быть потому, что не был свободой от этого и сам. Поэтому он был склонен приписать успех своему искусству актера и спрашивал себя: неужели вся слава построена на обмане?

Он был тем более расположен критиковать себя, поскольку обладал инстинктивной стыдливостью. Эта стыдливость зачастую приводила к порицанию скромности, которая в условном смысле заключает в себе слепоту. Чрезмерное осознание им своих мыслей и действий породило в нем исключительную силу самоанализа, сделавшегося у него постоянной привычкой, от которой он освобождался лишь в тех случаях, когда был охвачен неистовым усилием. Отсюда в нем проявилось любопытство к себе, которое являлось главной пружиной большей части его поступков. Пожалуй, Лоуренс вовсе не так уж отличался от других мыслящих людей, как это ему казалось.

Лоуренс сознавал, что наслаждался той славой, которой он достиг, но вследствие своего чрезвычайного чувства отдаленности от других людей он боялся этого наслаждения, становившегося им известным. Это привело его к тому, что он стал отклонять те почести, которых вначале жаждал.

Когда движение возобновилось, он получил мимолетное удовлетворение своего военного инстинкта, заметив умение Бакстона быстро приспособиться к условиям иррегулярной войны. Бакстон разделил свою колонну, являвшуюся негибким соединением, на ряд групп, из которых каждая шла со скоростью, определявшейся условиями местности. Поклажа верблюдов была облегчена и размещена по-новому. Система привалов, определявшаяся временем, была отменена, а сами привалы делались скорее для кормления животных. Все эти перемены весьма радовали знатока иррегулярной войны. «Наш имперский верблюжий корпус сделался быстрым, эластичным, выносливым и бесшумным», хотя уже теперь верблюды Лоуренса, обученные езде по арабскому методу, делали в среднем по 7 км в час и таким образом выгадывали себе дополнительное время для прикорма.

20-го группы Бакстона достигли Муаггара, расположенного в 25 км к юго-востоку от Аммана, где они намеревались нанести удар. К несчастью, в то время над колонной пролетел турецкий самолет. Кроме того, от крестьян узнали, что несколько частей турецкой пехоты на мулах было расквартировано в деревнях у моста для охраны сборщиков налогов. Хотя силы эти и не были настолько значительны, чтобы помешать успеху, все же они могли сделать его слишком дорогостоящим. Учитывая приказ избегать потерь, Лоуренс с сожалением решил отказаться от попытки нанесения удара, к большому разочарованию «верблюжьего корпуса».

Для того чтобы добиться максимума возможного, в деревнях стали распространять слухи о том, что этот небольшой отряд является якобы разведывательными частями армии Фейсала, которая в начале следующего месяца должна была захватить штурмом Амман. Это была выдумка, верить которой турки боялись, но возможность подобной операции они себе представляли и удара ее страшились. Они осторожно выслали кавалерию на разведку в Муаггар, где нашли подтверждение диких слухов, распространявшихся крестьянами, так как вершина холма была завалена пустыми банками из-под мясных консервов, а долина была изрезана глубокими следами громадных машин. И сколько следов там было! Это вызвало у турок беспокойство, которое остановило их и заставило быть в нерешительности в течение целой недели. Разрушение же моста дало бы арабам недели, две. Играя таким образом на страхе турок за Амман, Лоуренс достиг отвлечения сосредоточения их сил для атаки на силы Джафара у Ма'ана. «Мне хотелось, чтобы Джафар не слишком активно сражался с наступавшим противником, когда мы отводили его конные части по направлению к Дераа».