Лотерея - [10]

Шрифт
Интервал

И поцеловал в лоб. В лоб! Ксюша решила, что раз уж она такая красавица теперь (интересует баронетов!) и раз уж он потратил так много ее денег (эта мыслишка была лишней, но прогнать ее не получалось), то, черт возьми, пусть ее целует как надо! И он поцеловал ее как надо! И мягко снял с нее ее шелковое платье, и она чувствовала, что вся она, в его руках, защищена. А ее нежная после скрабов кожа, ее подтянутый после массажей живот, ее детские колени, ее трогательный затылок с золотыми завитками – все им отмечено и обласкано. «Ладно, – подумала она, засыпая у него на плече. – Пусть уходит. А то ведь привыкну к нему… И мужа никакого не захочется. Даже из баронетов».

На следующий день они с Андреем со скандалом выбирали, что ей надеть: брюки, низко сидящие на талии, с ботинками а‑ля мальчиковыми, в мелкую дырочку; майку, простую, белую, оттененную чуть загорелой кожей; и пиджак в клетку, из хорошей английской шерсти, серый с зеленью, с замшевыми заплатками. Спустившись вниз и оглядев себя еще раз в многочисленных зеркалах, она поняла, что Андрей был, как всегда, прав. Она была такая… европейская. Круглолиций баронет (Андрей сказал ей, что они должны спуститься вместе, но разговаривать мало и холодно – пусть поревнует, но не теряет надежды) сидел на обычном месте.

– Глядит, – незаметно шепнул ей Андрей, почти не разжимая губ. Они молча просидели за завтраком, а затем поехали в музей Шагала – Андрей его очень любил, а Ксюшу тот чуть-чуть пугал своим невыносимо-жгучим цветом. Потом не спеша перекусили где-то в старой Ницце и к трем часам подтянулись к отелю на набережной.

– Тут разойдемся. – Андрей повернулся к ней и подмигнул. – Не будем смущать твоего Ромео.

– А ты что будешь делать? – спросила Ксюша, которой идти было и боязно, и любопытно. Но больше боязно.

– Я-то? Я, старый пень, пойду себе, завалюсь с книжкой.


И он, посвистывая, пошел себе вперед: даже не поцеловав ее на прощание и ни разу не оглянувшись.

Баронет ждал Ксюшу в баре. Он сразу же вскочил со своего высокого табурета, чтобы помочь ей сесть. Вот что значит – баронет. Ксюша заказала «Космополитен». Как в «Сексе в большом городе». Он – бокал красного вина. Как и положено французу.

– Я очень рад, что вы пришли, – сказал он тихо, когда бармен, поставив перед ними бокалы, отошел. – Я не был уверен, что у вас… получится.

Ксюша потупилась. У нее ведь был Отелло. Официально. Неофициально ее Отелло дал Ксюше в первой половине дня кучу инструкций:

– Не ври. Твоя неопытность бросается в глаза. Надо превратить ее в плюс. Делаем из тебя девочку благородных кровей, живущую в бедности в квартире дома, который пренадлежал твоим предкам, а потом был национализирован революционным правительством…

– Как будет национализирован по-английски? – сосредоточенно спросила Ксюша.

Игра ее и правда начала развлекать. Но сейчас, сидя перед баронетом, она испугалась. Ну что у нее может быть общего с таким персонажем? А тот взял ее неловко за руку.

– Простите, что я стал настаивать на встрече, это крайне невежливо с моей стороны. Вы ведь здесь со своим женихом.

– Нет, – быстро сказала Ксюша и так дернулась на своем высоком стульце, что пролила на себя добрую половину «Космополитена».

И тут баронет вынул из верхнего кармана пиджака шелковый платочек (о боги!) и стал вытирать брызги с тонкой футболки – в непосредственной близости от ее совсем не пышной груди. Ксюша и так была смущена, но этот жест произвел эффект удара молоточком невропатолога по колену особенно нервного пациента. Она взрогнула, табурет покачнулся, и Ксюша полетела вниз, хватаясь в испуге за твидовый рукав баронета… Кульбит завершился на мягком, слава тебе господи, ковре. С баронетом на ней. Красным от неожиданности и от смущения. С помощью бармена и пары фраппированных их внезапным падением посетителей они неловко поднялись.

– Пойдемте на улицу, – шепнул ей баронет.

И они пошли. Они гуляли по набережной, а потом поднялись в парк. В парке было хорошо и покойно. И говорить было просто. Врать следовало исключительно про «белоэмигрантскую» семью, отъехавшую во Францию после революции, и адвоката, нашедшего ее следы только после того, как двоюродную сестру бабушки хватил сердечный криз, и все ее значительное сосстояние досталось ей, Ксюше. А все остальное – коммунальная квартира с ее каждодневными прелестями, работа в школе, одиночество… придумывать ничего было не надо. Баронет, ей в свою очередь, рассказал, что он не баронет, а граф (и какая разница?) и единственный сын. Что он закончил бизнес-школу и начал работать в банке. Но что эта работа ему скучна и неинтересна… И он решил прекратить на некоторое время работу в офисе, чтобы понять, чего он хочет в жизни. Дени – так его звали – чувствовал в последнее время, что он очень одинок. Он внимательно посмотрел на Ксюшу. Но Ксюшу так было уже не смутить, и она спокойно ответила в том ключе, что, мол, да, хочется найти человека…

Но тут вспомнила, что у нее есть «жених», и придала лицу грустное выражение:

– Только у меня это пока не очень хорошо получается… – Она улыбнулась меланхолично, а Дени нащупал ее ладонь, и глядя не на Ксюшу, а на морскую гладь, сказал:


Еще от автора Дарья Дезомбре
Тени старой квартиры

Виолончелистка с мировым именем Ксения Аверинцева покупает квартиру с видом на канал Грибоедова. Узнав об этом, ее бабка умирает от сердечного приступа. По роковому совпадению, она жила в той старой квартире и была подозреваемой по так и не раскрытому делу. Но Ксения не может поверить, что ее бабушка – убийца. Она просит Марию Каравай о помощи, и та соглашается. Постепенно разгадывая секреты жителей коммуналки, Маша с Ксенией приближаются к главной тайне, смертельно опасной и для ныне живущих. История, начавшаяся как любительское архивное расследование, превращается в остросюжетный триллер.


Сеть птицелова

Июнь 1812 года. Наполеон переходит Неман, Багратион в спешке отступает. Дивизион неприятельской армии останавливается на постой в имении князей Липецких – Приволье. Вынужденные делить кров с французскими майором и военным хирургом, Липецкие хранят напряженное перемирие. Однако вскоре в Приволье происходит страшное, и Буонапарте тут явно ни при чем. Неизвестный душегуб крадет крепостных девочек, которых спустя время находят задушенными. Идет война, и официальное расследование невозможно, тем не менее юная княжна Липецкая и майор французской армии решают, что понятия христианской морали выше конфликта европейских государей, и начинают собственное расследование.


Призрак Небесного Иерусалима

Мертвецы всплывают в Москве-реке; сидят, прислонившись к древней стене Кутафьей башни; лежат, четвертованные, на скамеечке в Коломенском… Несчастные были убиты жуткими средневековыми способами, а в чем их вина – знает только убийца. Маньяк, ставящий одну за другой кровавые метки в центре столицы, будто выкладывает жуткий пазл.По страшному следу идет пара с Петровки: блатная стажерка, выпускница МГУ, с детства помешанная на маньяках, и опытный сыскарь, окончивший провинциальную школу милиции. Эти двое терпеть не могут друг друга, но идеально друг друга дополняют.


Портрет мертвой натурщицы

В Москве при странных обстоятельствах исчезают девушки. Не звезды, не манекенщицы, не дочки банкиров — а продавщицы и уборщицы, непривлекательные, полноватые, с неудавшейся личной жизнью. А потом их обнаруживают в своих квартирах, но уже бездыханными, со следами удушения тонким шнуром. И на теле каждой жертвы эксперты находят старинные эскизы, подписанные по-французски «Ingres». Энгр — имя мэтра французского неоклассицизма. Но как подлинные эскизы к гениальному полотну «Турецкие бани» могли попасть в убогие хрущевки на московских окраинах? Ведь все наброски к великой картине должны находиться на родине знаменитого художника, в музее Энгра в Монтобане! Парижская префектура проверяет и… обнаруживает подмену.


Ошибка Творца

В Москве идет охота на красивых людей: погибают актриса, телеведущий, манекенщик… Они никак не связаны между собой, и следствие скоро заходит в тупик: растворяются в тумане наемные киллеры, невиновные признаются в убийстве, которого не совершали, а настоящий преступник, напротив, выходит из зала суда за «недостатком улик»… Это полный провал. Оперативникам с Петровки Марии Каравай и Андрею Яковлеву такая череда неудач в новинку: они не могут отпустить нераскрытые дела и, пытаясь нащупать «корень всех зол», обнаруживают тонкую нить, уходящую в «лихие 90-е», в те времена, когда жертв еще и на свете-то не было… Давнее преступление, задуманное как благо, оборачивается трагедией, затягивая в свою воронку все больше людей.


Тайна голландских изразцов

Странная кража случается в особняке в Царском Селе под Санкт-Петербургом – неизвестный забирает только 20 изразцов фламандской работы, объединенных одной темой: играющими детьми. Хозяин дома, состоятельный бизнесмен, не на шутку заинтригован и просит оперативника с Петровки Марию Каравай, блестяще зарекомендовавшую себя в делах, связанных с историей и искусством, заняться «частно» этим делом. В это же время в Москве почти одновременно вспыхивают пожары: один – в шикарном отеле «Метрополь», другой – в офисе на Патриарших.


Рекомендуем почитать
Спасая Куинтона

Нова Рид не может забыть его… Куинтон Картер, парень с медово-карими глазами, помог ей осознать, что она заслуживает большего, чем пустая жизнь. Его боль была так похожа на ее собственную. Но Нова примирилась со своим прошлым и смогла исцелиться, в то время как Куинтон все глубже опускается на дно. Она твердо решила найти его и помочь… пока не стало слишком поздно. Мысли о Нове преследовали его весь год, но Куинтон не мог и подумать, что такой светлый и добрый человек, как она, будет заботиться о ком-то вроде него.


Давай навечно оставим сияние в небе

Порой бывают в жизни моменты, когда случайная встреча полностью меняет твою жизнь. Бывают случаи, что тебя волнует абсолютно незнакомый человек, а выливается это все в необычайную историю любви, и ты не знаешь, что ждет тебя на следующем повороте страницы. Так случилось и с Джимом, обычным художником из маленькой фирмы, который встретил девушку у кофейни по пути домой.


Девятнадцать писем

Девятнадцать. В этом числе что-то есть; оно не только свело нас вместе, связывая навсегда, но и поучаствовало в том, чтобы разделить нас. Девятнадцатое января 1996 года. Я никогда не забуду это. В этот день мы встретились. Мне было семь, а ей шесть. В этот день она переехала в дом по соседству, и в этот день я впервые влюбился в девочку. Ровно девятнадцать лет спустя, все мои мечты сбылись, когда она стала моей женой. Она была любовью всей моей жизни. Моей родственной душой. Моим всем. Причиной, по которой мне не терпелось проснуться каждое утро. Затем случилась трагедия.


Учебные часы

ГРУБЫЙ. ЗАНОСЧИВЫЙ. ГАВНЮК. Несомненно, Себастьян «Оз» Осборн самый известный спортсмен в университете и, возможно, самый большой засранец. Ходячее клише с пошлым ртом, потрясающим телом и наплевательским отношением к мнению других. ОСТРОУМНАЯ. УТОНЧЕННАЯ. КОНСЕРВАТИВНАЯ. Без сомнений, Джеймсон Кларк, возможно, самая прилежная студентка университета, но она не скромница. Проводя большую часть своего времени в священных залах библиотеки, Джеймс сомнительно относится к извращенцам, спортсменам и засранцам, а «Оз» Осборн олицетворяет всю грешную троицу. Она сообразительная, саркастичная и совсем не такая, как он думал… У КАЖДОГО ЗАСРАНЦА ЕСТЬ СВОИ СЛАБОСТИ.


Любовь или смерть...

Тайны прошлого не позволяют увидеть будущее. Макс, Люси, Лила. Что их объединяет? Поломанные судьбы или древнее проклятье «Черного сердца»? Какой ты, когда оказываешься наедине с собой, наедине со своими мыслями? Когда ты беспомощен, когда вокруг тебя смерть, и ты не знаешь, кто настоящий друг, а кто под прикрытием. Мир уже на пороге своего финала. Жизнь каждого обретет и потеряет смысл. Никто не останется прежним, и только время расставит все на свои места. Но сможет ли любовь победить смерть?


Интересно и легко

Какой, по-вашему, должна быть хорошая книга? Интересная, захватывающая, лёгкая? Книга, которая переносит в придуманный мир, и хочется оставаться в нём как можно дольше, листать страницу за страницей с вопросом: «А что же дальше?» Если Вы согласны, что хорошая книга должна быть именно такой, то «Интересно и легко» — это книга для Вас. Здесь рассказы всевозможных жанров и настроений: и мистика, и любовь, и ужасы, и фантастика. Здесь иногда весело, а иногда страшно, но всегда — интересно и легко.


Привычка жениться

«Яша Берендикер был мал ростом, почти тщедушен, лысоват и носовит. Но это не мешало ему слыть большим любителем женского пола. Впрочем, почему слыть? Так оно и было. Женщин он любил трепетно, горячо и пылко – словом, вкладывал в этот процесс душу и сердце. Ну и тело, разумеется. Женщины, надо сказать, его тоже без внимания не оставляли, чувствовали, видимо, искренность намерений. Яша был нежен, щедр, галантен, заботлив и услужлив: дарил цветы, не скупился на подарки и приносил кофе в постель. К тому же у него водились деньги, и неплохие, между прочим…».


Добровольное изгнание из рая

«Мать все умилялась: как же ты похож на отца. И это тоже раздражало. Прежде всего раздражало вечное материнское умиление – слишком много эмоций, слишком сладко, слишком высокопарно. Все – слишком, впрочем, как всегда. В матери всего всегда было в избытке. Павлику казалось, что родители совершенно не подходили друг другу, – какая сила их вообще столкнула и свела, пусть даже на недолгие совместные годы? Отец – вечный пример для подражания и скрытого детского восторга. Высок, смугл, худощав, с прекрасными черными волосами и карими глазами.


Неподходящая партия

«Гриша Райцигер, двадцатилетний худосочный и вполне носатый юноша, студент четвертого курса пединститута (факультет русского языка и литературы), блаженно дремал в провисшем глубоком гамаке под щедрой тенью густых сосен. Двенадцать дня. Жара стояла невыносимая. Сквозь некрепкий сон – только-только начал проваливаться глубже – он услышал резкий, впрочем как обычно, голос мамы Инессы Семеновны. Вместе с назойливой мухой вялым движением руки он пытался отогнать решительный и неприятно громкий окрик матери, отлично понимая, что сделать это вряд ли удастся…».


Ассоциации, или Жизнь женщины

«И как возникает, на уровне подсознания, что ли, эта сильная память сердца и души – воспоминания? То, чего у нас точно никто не сможет отнять. Что точно – только наше. И странно, но с годами яснее и четче вспоминаешь о чем-то хорошем – какая-то защита памяти, что ли, да нет, плохое тоже не забыто, но, слава богу, как-то стоит вторым рядом. Хотя, справедливости ради, помню все…».