Лосиный остров - [8]

на ветках, машущих трамваю

* * *

так или тихая дорога

и рада холоду немного

и ветка падает в траву

а та ей: мы река и лодка

и ночь на дождевом плаву

или простор предснá – как лоб; кáк

щурится комната на том

краю беспроводном, поводит

луною сна, и солнце в дом

идёт ужé и переходит

с материка на материк

с такой чертёжною свободой

как книга падает: «живи» –

как предбытийный черновик

исчез, как снегом сел на воду

* * *

словá, умнейших вам соседств!

от отчих гнёзд пора к звездáм

в пустой застольный огнь беседств,

к счастливым зимним поездам

о! вся – в пробóи сéрдца речь

дорожная: ту-тук-ту-ту:

как нить-стрела растить-беречь

летит – и спит на всём лету

* * *

весело невесом

вертится колесом

перевёрнутого велосипеда

ум до обеда

бьёт по спицам травинка

и руль в траве

скатерть на траве

а потом через мостки

августа

мимо грибов сентября

чуть взглянув на строительные

лесá октября –

там руками машут –

пролетая тоннель-ноябрь:

в тоску – в тоске – из тоски –

к жизни зимней домашней:

до

самых теней капели и

пара от ап –

рельских луж

спит как рожь и уж

* * *

старики из держащихся друг на

друге камней –

аксиальных камней:

сдвинь на миллиметр –

и

нет не будут умирать

просто заново собирать

а кому? – таким же

вот и чуть пошатнувшегося все

видят

и подходят боясь сами рухнуть и это мощь

* * *

когда далёкий экскаватор

с пустым ковшом как император

заснул, и локоть – для ворон

взгляни на это с трёх сторон

с одной – идут солдаты краем

аллеи липовой – и раем

глядит на них осенний свод

с другой – озёра стынут ровно

а с третьей – встал когда завод

из снега навсегда пропала

та примесь дробной черноты

но и о ней грустят кусты

и спят / не спят в унынье лёгком

выздоровления, в шарах

литого снега – как бы в лёгких

весь кислород, весь взлёт, весь страх

* * *

и не ветер – огромный ветер

против шерсти земли

земля рыжая земля вечер

шли

прошли

часть пути

и ещё идти

а земля отпускает ветер выгнуться небом

или – нет, не погладить, а один раз провести

по ноябрьской шерсти земли

пока все не видят

* * *

видишь, они невидимы, они там

и не страшны, и ходят не приближаясь –

мусорных тéни птиц по пустым кустам;

«жизнь,

где твоя жалость»

видишь, к разрыву туч повело крыло

серого зимовавшего целлофана

в ветках, и все дорóги лежат светло,

и

идти – рано

* * *

«было время великое

стало плоское»

– потанцуем на досках

они без заноз

они просто крест-накрест наискось

поверх луж на вдруг перепившей

земле – и там,

за заборами далеко

киснет молоко

виснет сыро, долго

табачный ком

в комнате; над домом

тычутся в закат

запятые печные

– было время, лягушка-река

кидала язык

солнце исчезало

и вдруг возы

все цыганские двигались –

а сейчас?

чуть за час

гаснет радио на начале

новостей

и дрожит, шагнув, стрелка

– но при мытье тарелки вдруг –

планетарной

дуговою орбитой капля бежит

и отражает лампу –

как свет нетварный

взял и обвёл дыханием

шаг и жизнь

* * *

как кони в яблоках живут?

овёс овёс навес

и в яблоках ещё белы

и слéпы семена

веди веди рукой траву

весь шар холма в траве

и крыш далёкие углы

бледны как имена

забытых еле-встречных, вдруг

как бы глядящих сквозь

вагонный грохот, а когда

всё видно – их и нет

но воздух тут – как «всё вокруг»,

«всё вместе», «всё сбылось»

и ободом горит вода

сребрясь на глубине

* * *

в нашей (новой) поэзии промелькнул как возможность

некий аристократизм смысловых ежей

но нас ужалила самодостаточность их, прозрачность

и мы открыли столовую для слов-бомжей:

пир на ветру! пар на ветру! и поэт говорит «умру»

пляшет в двадцатиградусный мороз

бьёт по колену стянутой чёрной шапкой –

просто чтобы отвлечь стихии от где-то – где?

затаившихся, вновь-первозданных слов,

чтобы эти словá как зёрна цветов

мирно и вовремя летом взошли – цветами

ирисами прекрасными и кустами

чуткого к лёгкому ветру шиповника, а, дай бог,

новых поэтов мужественное молчание

издали берегло и дыханье их, и звучание

…эти сложны интуиции, и понятно,

что, бросившись – каждый в свой час – всею речевой

не железной органикой на амбразуру

преображаемого языка,

кто из нас сейчас не головешка вместо фигуры

собственной, шлак, посмешище дурака?

а в довершенье – встречай ослепительного сиротства

эпигонов: они в восторге от благородства

смысловых ежей –

и не могут их удержать,

умываются – и к словам-бомжам, а те – ржать

но вот к рукам-то юным, к робости их печальной

тянутся вдруг словá-цветы –

всей своей краткостью красоты,

и дорогой дальной,

брат мой, ко всем чертям идём я и ты

* * *

…старики

смотрят ящериц и собак

сидят у реки

и табачной трухой летят годы

их молчания и свободы

– кто бы бывших поэтов

собрал в одну

золотую деревню

и протянул

между ёлок верёвку:

когда мокры,

пахнут счастьем прищепки;

трещат костры

и поленницы звонче звонниц

раз в неделю –

хлебный фургон

взгляд в туман

как сквозь самогон

дятел сéрдца живёт внутри

в кору тéла стучит душой –

куда рвёшься-то? посмотри

подосиновик есть большой

и корзина полным-полна

и такая вдруг тишина

что запрет на рифмовку, лист,

запертый, как стеклянный шприц,

просто сами совсем ушли

а костёр с котелком – горит

* * *

что нас греет

то ли то

что нас видит

то ли то

что и не умея видеть

водит по земле пустой

долгим холодом дариʹт

и карает и царит

как бы знанием и зреньем –

но смягчается любя

и меж солнечных кореньев

спит как воздух в миг себя