Леля встала, повернулась на юго-восток и в той стороне на горизонте в бегучем мареве разглядела топографическую вышку на высоком кургане. Может быть, это была та самая вышка и тот самый курган, на который она въезжала на коне в прошлом году? С того кургана виден Степашкин колодец!.. Вышка та очень приметна: на ее вершине прикреплен жестяной флюгер в виде всадника с флагом. Если бы это была та самая вышка!..
Леля бежала к кургану, жарко, запаленно дыша. Напрягая зрение, еще издали увидела на топографической вышке жестяного всадника с флагом. На вершину кургана поднималась ползком, обессиленная, задыхающаяся, с бешено колотящимся сердцем. Встала, держась за опору… и ничего не увидела. Перед ней стоял туман — это жгучим потом залило глаза. Утерлась подолом, помигала и тогда лишь разглядела змеившуюся в травах дорогу, колодец с водопойным корытом, бричку и лошадей, сгрудившихся возле нее.
Словно на крыльях слетела Леля вниз, плача и смеясь от счастья:
— Дедушка!.. Лукашка!.. Это я!.. Пе-е-тька-а!.. Да где же вы?
Никто не показывался и, пугаясь неведомой беды, Леля позвала лошадь:
— Лошадия! Ло-о-ше-нька-а! — так закричала, будто молила о спасении.
Лошадия отделилась от косяка и пошла навстречу Леле, поматывая головой. Коська шел за ней. Прижавшись к ее шее лицом, Леля, захлебываясь слезами, вскрикивала:
— Где они?.. Где люди?! — И ахнула, вцепившись зубами в руку, увидела окровавленных коневодов. Подбежала, наклонилась над дедом. Он что-то говорил, еле шевеля потрескавшимися губами. Около него лежал пистолет.
— Дедушка, родной, я тебя не слышу!
Догадалась, схватила закопченный котелок, зачерпнула воды из бадьи, стоявшей на срубе колодца. Вернувшись к деду, приподняла его голову, напоила и сама напилась. Потом омыла лицо и шею деду Лукьяну. Он открыл глаза, посмотрел на нее и снова закрыл. Покачал головой.
— Дедушка Лукьян, это я, Леля! Ну, пожалуйста, открой глаза, — говорила она, едва сдерживая рыдания. — Прошу тебя, Лукьян Корнеевич. Это я, твоя внучка Леля. Я тебе не показалась… Наш поезд разбомбили, и я убежала в степь, заблудилась. И вот к вышке с флюгером вышла. Я ее запомнила… Ты понимаешь теперь, почему я здесь оказалась? Ну, посмотри же на меня!
Он снова открыл глаза, чисто-голубые, уже спокойные, высветленные близкой смертью. Что-то говорил ей, кивая.
— Я не слышу тебя, дедушка… — Леля не удержалась, расплакалась. — Я ничего не слышу!.. Меня бомбой оглушило, в голове все перемешалось, — Дрожащей рукой гладила его по лицу. — Дедушка, родной, не умирай… Не надо!
Старик положил тяжелую руку на ее трясущееся плечо, что-то проговорил, покачивая головой. Она перестала плакать: ей мучительно захотелось узнать, что он хотел сказать, — помяла себе уши, поковырялась в них пальцами. Остро заболело в ушах, но она все же услышала, что дед говорил.
— Ты слышишь?.. Ты слышишь? — спрашивал он.
Леля закивала торопливо, наклоняясь ближе к его цепенеющим губам:
— Да, да, слышу немного!.. Говори.
— Не плачь, внученька, кровинка моя… Ты смелая. Ты же дочка и внучка красных командиров… Слушай: фашисты хотят завладеть нашими лошадьми. Диверсант, вон лежит, тот самый, который у нас, будто бы сержант… Середина убил…
— Ах, гадина! — вскрикнула Леля.
— Петька пропал, Леля. Я его в станицу Дольскую за помощью послал… Может, и его убили. Спасай лошадей. Гони их, гони… По балке, по балке… Помнишь, мы ехали тут? Дальше пруд будет, там напоишь лошадей. Слышишь?.. Гони дальше, до камышей, через гать… Дальше огороды, поля. Станица Дольская… Там сдай лошадей военным.
— Я все сделаю, Лукьян Корнеевич! Не беспокойся. Не умирай, — дрожащей рукой гладила его по лицу. — Вернется Петька.
— Не жди его. Гони. Быстро. Седлай Лошадию и гони… Бумаги возьми на лошадей… паспорта на них… в бричке ищи… Прощай, внученька… Кланяйся нашим… Захорони нас… лопата в бричке… — Лукьян Корнеевич умолк на полуслове, закрыл глаза. Его голова склонилась набок.
…Леля посидела у свеженасыпанного холмика — устала, копая могилу. Едва хватило сил выполнить последний долг перед старыми коневодами. Лошади стояли кругом у сухого водопойного корыта, изнывая от жажды. Злились и дрались, отталкивая друг дружку. Леля поднялась с усилием и пошла к колодцу, возле которого валялась бадья, опрокинутая лошадьми. Бадья была большой, окованной железом. С трудом подняла ее и поставила на сруб. Приподнявшись на цыпочках, заглянула в колодец: очень глубок был он — далеко-далеко виднелось голубое донце. Подошла Лошадия, тоже заглянула в колодец. Бадья, качнувшись, сорвалась вниз, потащила за собой цепь. Бешено завертелся ворот. Леля отскочила в сторону. Ручка ворота описывала прозрачный круг, как пропеллер у самолета. Наконец она остановилась, стала вращаться в обратную сторону. Замерла. Вытянувшись, Леля едва достала до ручки, остановившейся в верхнем положении. Она сделала два-три оборота сравнительно легко — потому что бадья еще находилась в воде, а потом ручка вырвалась, крутнулась и ударила Лелю по руке. Девочка вскрикнула от боли, прижала руку к груди. Лошадия прикоснулась губами к плечу, дохнула на него влажным теплом.