Лошади не виноваты - [3]

— Лида в своем прекрасном платье, которое, кстати, ей так идет, каждое утро будет выгонять корову, а вечером доить, подоткнув подол... Ха-ха!..

— Что касается меня, то я...

— Ну, вот и отлично...

Подавали сладкое. Савка гремел ложечками и просовывал руки в белых перчатках между локтями господ и собачьими мордами. Жан испачкал сметаной адмиральскую тужурку, и «миноносец» старательно вытирал салфеткой пятно. Такса Софьи Петровны лизала тарелку, а Мильтончик, забыв приличие, повизгивал потихоньку, чтобы обратить на себя внимание.

— Аркадий! Положить тебе еще крему?

— Положи, положи, ma cherie[2], я сегодня голоден.

Нет, действительно он ощущал бодрость после сегодняшнего схода, на котором решительно отстаивал права народа на землю.

— Блажен, иже и скоты милует... — ответил цитатой на свои мысли молчаливый Жан и бельмами осветил свое щетинистое лицо.— «Миноносец»! Дай папироску...

— Есть!

— Браво, Жан, браво!.. — рассмеялся Аркадий Петрович.— То ведь скоты, а то люди...

Ну, пошли тексты из Священного писания. Антоша терпеть их не мог. Он бросил в угол комнаты скомканный платок, а Нептун соскочил и принес его. Забавно было смотреть, как Нептун на бегу хлопал отвислым ухом и держал белую поноску под черным холодным носом.

— Нептун! Ici!..[3]

Он осторожно вынул изо рта собаки мокрый от слюны платок.

Но Нептун вдруг застыл. Поднял голову вверх и громко два раза залаял. Забеспокоились и другие собаки, а Мышка бросилась к двери и, подвернув под себя короткий хвостик, залилась колокольчиком.

— Кто там? Посмотри, Савка.

Савка вернулся и доложил, что пришли мужики.

— А, мужики... Зови их сюда.

— Аркадий, может, ты кончил бы сперва обед? Они подождут.

Аркадий Петрович ни за что не соглашался... Он уже кончил.

Мужики вошли и столпились у порога. Был среди них и Бондаришин, который взял деньги и не выехал сегодня за панским сеном.

— Что скажете, добрые люди?

Люди молча топтались на одном месте, белые, как овцы, в своих полотняных одеждах, и поглядывали на блестевший посудой стол, за которым восседали господа и собаки.

— По какому делу пришли?

Рыжий Панас подмигнул седому Марку, а тот подтолкнул локтем Ивана. Иван же считал, что лучше всех скажет кум Бондаришин, и все в знак согласия заморгали на него. Бондаришин не решался выйти из тесной группы и оттуда поклонился милостивому пану.

— Пришли к пану поговорить о земле.

— Очень рад. О какой земле?

Бондаришин замолчал и оглянулся на кума. Тогда Иван выручил:

— О панской, прошу позволения...

— Что теперь такие, значит, времена пошли... — прибавил Марко.

— Да и пан сами нам говорили... — не стерпел Панас.

А Бондаришин закончил:

— Вот общество и порешило... Отберем землю у пана...

— Что?

Аркадий Петрович неожиданно вскрикнул.

Он встал из-за стола и приблизился к ним с салфеткой в руках.

Но люди были такие спокойные, словно пришли посоветоваться насчет обычных хозяйских дел.

Седой Марко тоже низко поклонился и покорно зашамкал:

— Мы не хотим обидеть пана... пусть будет все мирно, по-божески...

— Молчите, пусть говорит кум Бондаришин,— отвел деда рукой рыжий Панас.

Теперь уже вся семья — Софья Петровна, Антоша и Лида — вскочила со своих мест и стала за спиной хозяина дома.

Только слепой Жан остался сидеть, устремив бельма на собак, лизавших тарелки.

А Бондаришин продолжал так же покорно и как будто безразлично:

— Боже сохрани... оставим и пану немного земельки: на какую-нибудь грядку, на лук, значит, чтоб было чем суп заправить... да на крокет...

— Ах, ах! — сделалось дурно Софье Петровне, и, пока Лида подавала ей воду, Антоша заложил руки в карманы офицерских брюк и процедил сквозь зубы:

— Вот негодяи!..

— Мы так потому, что пан был добрым для нас, спасибо пану,— кланялся Бондаришин.

— Еще бы... Грех что-нибудь сказать... все люди пана «отцом» называют... — гудели за ним.

— Ну, хорошо,— сдержал обиду Аркадий Петрович.— Не отказываюсь от своих слов... Если так решило общество...

Его голос стал ледяным.

— Аркадий! Что ты говоришь?.. Да как вы смеете! — волновалась Софья Петровна.

Антоша порывался что-то говорить, и синие жилы напряглись у него на белом лбу.

— Так вот, пане... через два дня будет праздник, тогда общество и разделит землю. А пока пусть пан обдумает, где оставить на грядки... у дома или в поле.

— Конечно, возле дома... унавожено лучше... и удобнее будет...— посоветовал рыжий Панас.

— За два дня пан сам обдумает... Мы не хотим сразу... потому что вы у нас добрый, спасибо милостивому пану и вашей пани... Они нас никогда не забывали...

— А как же... насчет порошка там какого или мази... кто же, как не наши паны... Оставайтесь здоровы...

И пока выходили мужики, все стояли как заколдованные, только Аркадий Петрович теребил рукой салфетку.

Но Софья Петровна быстро опомнилась:

— Аркадий! Ты с ума сошел! Ты не имеешь права отдавать землю. У тебя дети!..

— Этого нельзя оставить! Тут нужно принять меры!.. — горячился Антоша и так толкнул Нептуна, что собака взвизгнула у него под ногами.

Только Лида все еще сочувственно наклоняла к отцу открытую шею и растягивала в улыбку, правда бледную, широкий рот.

— Ах, оставьте меня в покое! — раздраженно вскрикнул Аркадий Петрович.— Поймите наконец, что я иначе не могу...