Лорд Престимион - [3]

— Да, свершилось, — ответил Престимион похоронным голосом.

— Какой у тебя кислый тон! — Септах Мелайн озадаченно нахмурился. — Ты — король всей планеты, но не похоже, что ты этим доволен. И это после всего, что мы пережили ради твоего восхождения на трон!

— Доволен? Доволен? — Престимион выдавил из себя смешок. — А чем я должен быть доволен, Септах Мелайн? Скажи мне! — Он внезапно почувствовал странную пульсацию в голове. Что-то в нем пробуждалось, что-то темное, яростное и враждебное, чего он никогда в себе не подозревал. А потом из него безудержно выплеснулся удивительно мощный водопад горечи. — Король планеты, говоришь? Что это означает? Я тебе скажу, Септах Мелайн. Годы и годы тяжелой работы лежат передо мной, пока я не засохну, как старый кусок кожи, а потом, когда старый Конфалюм умрет, я отправлюсь жить в темный, мрачный Лабиринт и уже никогда не увижу дневного света. Я тебя спрашиваю, чем я должен быть доволен? В чем тут удовольствие?

Септах Мелайн смотрел на него в изумлении. Какое-то мгновение он, казалось, не мог произнести ни слова. Такого Престимиона он никогда прежде не видел.

— Ах, что это за мрачное настроение в день коронации, милорд! — в конце концов выдавил он из себя.

Престимион и сам был изумлен своим всплеском ярости и боли. «Это не правильно, — растерянно подумал он. — Я говорю безумные вещи. Я должен что-то предпринять, чтобы сменить тон беседы на более веселый». Он с трудом взял себя в руки и совершенно другим тоном, нарочито неофициально, произнес:

— Не называй меня «милордом», Септах Мелайн. Во всяком случае, наедине. Это звучит так чопорно и холодно. И так подобострастно.

— Но ты же теперь мой повелитель. Я так доблестно сражался, чтобы ты им стал, — свидетельством тому мои шрамы.

— Для тебя я все равно остался Престимионом.

— Да, Престимион. Очень хорошо, Престимион.

Престимион. Как пожелаете, милорд.

— Во имя Высшего Божества, Септах Мелайн! — воскликнул Престимион в ответ на этот шутливый укол и улыбнулся. Но чего еще он мог ожидать от Септаха Мелайна, как не шуточек и насмешек?

Септах Мелайн тоже усмехнулся. Теперь они оба изо всех сил делали вид, что поразительной вспышки Престимиона вовсе не было.

— Что это за штуку ты держишь в руках, Престимион? — спросил он, ленивым, небрежным жестом протягивая руку.

— Это? Ну, это… это… — Престимион заглянул в свиток из темно-желтой кожи, приложенный к подарку — Волшебная палочка, сделанная из рога геймлипарна, так здесь сказано. Она меняет цвет от золотистого до лилово-черного, если ею помахать над отравленной пищей.

— Ты в это веришь?

— По крайней мере, жители Байлемуны верят.

А вот… вот, Септах Мелайн, здесь сказано, что это мантия, связанная из меха с брюха ледяного купрея, который обитает на снежных пиках Гонгара.

— Насколько мне известно, ледяные купреи уничтожены полностью, милорд.

— Жаль, если это так, — сказал Престимион, поглаживая плотную, гладкую ткань. — Мех очень мягкий на ощупь. А здесь, — продолжал он, похлопывая по квадратному тюку, скрепленному затейливыми печатями, — здесь у нас дары откуда-то с юга, полоски чрезвычайно ароматной коры очень редкого дерева квинонча. А эта прекрасная чаша вырезана из виронджимонского жадеита, такого твердого, что полжизни уходит на то, чтобы отшлифовать кусок размером с кулак. А это… — Престимион сражался с полуоткрытым ящиком, из которого высовывалось какое-то сияющее чудо из серебра и сердолика. Казалось, лихорадочно изучая содержимое ящиков, коробок и пакетов, он каким-то образом надеется вытащить себя из того нервного, подавленного состояния, которое и погнало его в это помещение.

Но ему не удалось ввести в заблуждение Септаха Мелайна. И тот уже не мог сохранять притворное равнодушие к недавней вспышке боли Престимиона.

— Престимион?

— Что?

Воин подошел к нему ближе. Худой и длинноногий Септах Мелайн был выше Престимиона, но рядом с широкоплечим короналем казался почти хрупким, хотя впечатление было обманчивым.

— Нет необходимости все мне показывать, милорд, — тихо произнес он.

— Я думал, что тебе интересно.

— Да, до определенных пределов. Но и только. — Септах Мелайн заговорил еще тише:

— Престимион, почему ты незаметно сбежал? Уж конечно, не для того, чтобы поглазеть на подарки. Поклонение вещам никогда не было отличительной чертой твоей натуры.

— Это прекрасные и любопытные вещи, — упрямо возразил Престимион.

— Несомненно. Но сейчас тебе следует переодеваться к вечернему пиру, а не слоняться в одиночестве по этому хранилищу странностей. И произнесенные тобой несколько минут назад необычные слова — это крик боли, горькой жалобы. Я пытался забыть о них — как о некой странной, аберрации этого момента, но они не выходят у меня из головы. Никогда не думал, что услышу от тебя подобные вещи. Ты теперь корональ, Престимион! Это вершина честолюбивых устремлений любого мужчины. Ты будешь править миром и нежиться в лучах славы. Этот день должен быть самым прекрасным в твоей жизни.

— Да, должен быть.

— А ты удаляешься в этот мрачный зал, предаешься в одиночестве унылым мыслям, развлекаешься этими глупыми, красивыми побрякушками в момент своего величия, ты протестуешь против собственной королевской власти так, словно это проклятие, которое кто-то наслал на тебя…