Лорд Хорнблауэр - [23]

— Мистер Фримен, — жестко сказал он, — будьте любезны успокоить команду.

Риск, которого он избежал только что, был огромным. Не только из-за опасности, которой он подвергал свою жизнь, но из-за опасности, которой он подвергал свою репутацию. Если бы он потерпел неудачу, если бы «Порта Коэльи» получила повреждения и была захвачена, никто не стал бы принимать во внимание истинные мотивы его поступка, которые заключались в том, чтобы убедить французские власти, что мятеж на «Флейме» — это всего лишь уловка, направленная но то, чтобы дать возможность бригу проникнуть в гавань. Нет, люди сказали бы, что Хорнблауэр использовал мятеж, чтобы набить свои карманы, потерял бриг и оставил бунтовщиков безнаказанными единственно из стремления получить призовые деньги. Вот что они бы сказали — и видимые обстоятельства лишь подтверждали бы этот вывод. И тогда репутация Хорнблауэра оказалась бы запятнанной навсегда. Он рисковал не только жизнью и свободой, но и честью. Он сыграл ва-банк, поставив на кон огромную ставку в надежде на ничтожный выигрыш, Он поступил как идиот, каковым, впрочем, и являлся.

Потом волна черных мыслей схлынула. Он пошел на рассчитанный риск, и расчет оказался верным. Пройдет немало времени, прежде чем мятежникам удастся восстановить отношения с французскими властями — если такое вообще случиться: Хорнблауэр представлял, как в этот самый момент к постам береговой обороны в Онфлере и Кане спешат гонцы, чтобы предупредить их об опасности. Он лишил позицию мятежников выгоды, отрезав им пути отступления. Он подергал Бонапарта за усы прямо под жерлами пушек, охраняющих вход в реку, протекающую через его столицу. И кроме того, взял приз — когда подойдет время делить призовые деньги, его доля составит, по меньшей мере, тысячу фунтов, а тысяча фунтов — немалая, весьма приятная сумма. Они с Барбарой найдут, как ее использовать.

Возбуждение и волнение опустошили его. Он открыл было рот, чтобы сказать Фримену, что собирается спуститься вниз, но одернул себя. Эти слова были бы излишними: если Фримен не найдет его на палубе, то легко поймет, что Хорнблауэр находится в своей каюте. Он устало поплелся к своей койке.

Глава 7

— Мистер Фримен передает вам наилучшие пожелания, — сказал Браун, — и велит сказать вам, что рассвет только что наступил, погода ясная, сэр. Ветер умеренный, в течение ночи зашел от юга к западу, сэр. Мы лежим в дрейфе, как и приз, сейчас наступила последняя фаза прилива, сэр.

— Очень хорошо, — произнес Хорнблауэр, выкатываясь из койки. Он еще не отошел от сна, и крохотная каюта казалась душной, несмотря на открытое кормовое окно.

— Я приму ванну, — сказал Хорнблауэр, придя к внезапному решению. — Ступайте и оснастите палубную помпу.

Он чувствовал себя грязным — и хотя это был ноябрь в Ла-Манше, не представлял себе, как сможет прожить еще день, не приняв ванну. Когда он поднимался наверх через люк, до ушей его донеслись несколько удивленных и шутливых реплик, которыми матросы, отправленные снаряжать помпу, сопровождали свою работу, но не обратил на них внимания. Он сбросил одежду, и озадаченный и обеспокоенный матрос направил на него парусиновый рукав, в то время как другой встал к помпе. Невыносимо холодная морская вода обжигала обнаженную кожу, заставляя гротескно подпрыгивать и пританцовывать, хватая ртом воздух. Матрос не понял его знака остановить купание, а когда он попытался отбежать в сторону, пошел следом за ним по палубе.

— Эй вы, там, отставить! — закричал Хорнблауэр в отчаянии, наполовину замерзший и захлебнувшийся, и безжалостный поток прекратил изливаться.

Браун обмотал его вафельным полотенцем и Хорнблауэр стал растирать покрывшуюся мурашками кожу, одновременно ежась и подпрыгивая из-за холода.

— Если бы я попробовал такое, то продрог бы на неделю вперед, сэр, — сказал Фримен, с интересом наблюдавший за происходящим.

— Да, — сказал Хорнблауэр, обрывая разговор.

Когда он одевался в каюте, кожа его блестела чистотой. Иллюминатор был закрыт, и дрожь в теле утихла. Он с жадностью выпил дымящийся кофе, поданный ему Брауном, испытывая невероятное удовольствие, и ощущение радости бытия неожиданно заполнило его. С легким сердцем он снова поднялся на палубу. Рассвет стал уже явственным: можно было разглядеть захваченного «индийца», лежащего в дрейфе под ветром на дистанции половины пушечного выстрела.

— Приказания, сэр Горацио? — сказал Фримен, прикасаясь к шляпе.

Хорнблауэр огляделся вокруг, протягивая время. К своему стыду, он совершенно забыл о делах — с того времени, как он проснулся, ему даже на секунду не пришла в голову подобная мысль, а если точнее — с тех пор, как отправился спать. Следовало немедленно отдать приказ отправить приз в Англию, однако он не мог этого сделать, не послав вместе с ним письменный рапорт, а в этот момент сама мысль о том, чтобы засесть за написание рапорта была ему ненавистна.

— Пленники, сэр, — подсказал Фримен.

О Боже, он забыл про пленников. Их нужно допросить и осмыслить то, что они могут рассказать. Наряду с чувством радости бытия Хорнблауэра обуял приступ лени — довольно странное сочетание.