Лопе де Вега - [33]

Но «Доротея» выходит далеко за рамки автобиографического произведения. Это одно из самых оригинальных творений Лопе, это изложение его художественных пристрастий, своеобразное собрание всех литературных жанров, в которых он когда-либо работал. Особенное, уникальное по своей жанровой сложности, это произведение вобрало и соединило в себе в завершенной форме и драматургию, и роман, и лирическую поэзию, и ораторию и до сего дня повергает многих исследователей в замешательство по поводу определения его жанровой принадлежности. Упрямо занимаясь построением умозрительных заключений, они задаются вопросом относительно того, какой жанр преобладает в этом произведении. Проза или поэзия? Драматургия или роман? Полагаю, что такой подход к «Доротее» бесплоден, так как это произведение представляется мне законченным, совершенным проявлением многогранности дарования автора, задумавшего создать произведение с чрезвычайно сложной, многоступенчатой структурой, в котором различные литературные жанры взаимопроникают друг в друга, наслаиваются один на другой, оставляя все на суд читателя. Да, действительно, «Доротея» представляется мне неким собранием потенциальных возможностей литературного произведения, чей жанр определяется только выбором читателя, подобно тому как «Музыкальное приношение» Баха, написанное композитором без указаний о предпочтительной инструментовке, приобретает определенный вид только в зависимости от выбора того инструмента, на котором его будут исполнять. Но если этот роман является смешением разнообразных литературных стилей и жанров, это также еще и средоточие разнообразных способов восприятия реальностей повседневной жизни, где благодаря тому, что явления и предметы отражаются в разных зеркалах да еще и под разными углами зрения, они приобретают новый и необычный вид и смысл, из чего зарождаются первые предвестники эстетики символизма, когда единый организм оказывается в высшей степени спаян в результате воздействия динамики драматического структурирования. Можно сказать, что это произведение, учитывая те обстоятельства, в которых автор его дополнял и переделывал, представляет собой как бы зеркальное отражение жизни Лопе, следить за ходом которой мы теперь вновь станем с того момента, когда он покинул тюрьму 9 февраля 1588 года и устремился навстречу новым приключениям.

Глава IV РОМАНТИЧЕСКИЙ БРАК. 1588 год

Похищение Изабеллы де Урбина

И вот наконец после сорока двух дней заточения Лопе оказался на свободе. Можно было бы ожидать увидеть его разбитым, раздавленным, уничтоженным жестоким и несправедливым приговором, тяжким опытом судебного процесса и пребывания в тюрьме… Разбитый, раздавленный, уничтоженный? Кто? Лопе? Да кто мог так о нем подумать?! Едва оказавшись за пределами узилища, он оказался во власти чувства невероятного блаженства и счастья, ощутил, что воскресает для новой жизни. Кстати, ради соблюдения исторической правды, следует признать, что если условия содержания заключенных в тюрьмах Испании в то время и были довольно суровы, то с арестантом Лопе де Вега, похоже, обращались необыкновенно мягко. Королевская тюрьма, располагавшаяся на улице Аточа, украшенная изящными башенками и лепниной, столь разительно отличалась от большинства тюрем Европы, что могла бы сойти за элегантный дворец. Кстати, сегодня в этом здании располагается министерство иностранных дел. У Лопе в тюрьме была отдельная камера, где он ежедневно принимал множество посетителей. Кроме того, вполне вероятно, что писатель Лопе де Вега нашел в тюрьме обильную пищу для ума и творческого воображения.

Лопе вышел из тюрьмы в хорошем настроении, в бодром расположении духа, преисполненный решимости не подчиняться приговору суда, а испытать судьбу и позволить властному зову любви вновь увлечь себя в чрезвычайно опасную и безумную затею. В самом деле, как мы можем узнать из записи, обнаруженной под номером 239 в Ведомости Мадридского уголовного суда, вскоре против Лопе опять были выдвинуты обвинения на основании поданного против него иска, причем на сей раз обвинения были гораздо серьезнее. Иск был подан в том же феврале родителями несовершеннолетней девушки, обвинявшими Лопе в похищении их дочери. Едва пережив один процесс, по обвинительному приговору которого ему предписывалось под страхом отправки на галеры немедленно покинуть Мадрид, молодой драматург не только не покинул столь опасную для него столицу, но еще и успел совершить похищение девицы, а ведь в то время за подобное преступление могли приговорить к смертной казни!

Подобный поступок был бы совершенно необъясним, если бы речь шла о человеке, чья душа не была бы целиком отдана во власть чувств. Лопе покинул свою тесную камеру, чтобы с головой окунуться в бурную жизнь Мадрида. Итак, он должен был действовать. Любовь… Да, но о какой любви речь? Могла ли у него быть иная любовь, кроме любви к Елене Осорио? Вспомним о пасквилях, направленных против Херонимо Веласкеса и всех членов его семьи, столь оскорбительных для Елены, о тех язвительных, пропитанных желчью поэмах, авторство которых сегодня без всяких сомнений приписывают Лопе. Так вот, написал бы он их, если бы на тот момент не имел бы других сердечных планов? Не имей он таких планов, разве не разумнее было бы обхаживать директора театра, несмотря на все его коварство, согласиться дать ему несколько своих пьес, чтобы таким образом избежать процесса, навязанного ему? Вспомним также о том оскорбительном ночном обыске в его камере, в ходе коего альгвасилы нашли в его сундучке множество писем от женщин, а среди них, несомненно, настойчивые и пылкие мольбы его новой музы, не пропустившей ни одного дня, чтобы не написать ему. Кстати, к тому времени относится прелюбопытный романс Лопе, в котором он повествует о недавно возникшей сердечной привязанности и описывает «начальные восторги», идущие на смену «увядающей любви».