Лонтано - [21]

– Есть уверенность, что тело было одно?

– То есть?

– Фрагменты не могли принадлежать двум разным людям?

У Ле Гана вырвался смешок. Нервный смешок с оттенком презрения, который, казалось, означал: «Только фараон мог до такого додуматься».

– Что вы себе вообразили? – бросил он.

– Ничего. Мое дело – не упустить ни одной возможности.

– Если вы приехали, чтобы взбаламутить дерьмо, которого нет, мы ничем не сможем вам помочь.

Эрван не опустил глаз. Молчание повисло, как натянутая раскаленная струна.

– Судебный медик не высказывал подобной гипотезы, – вмешался Верни, чтобы утихомирить страсти. – Вы сами сможете его спросить.

– Вернемся к ночи происшествия: Висса не заходил в свою комнату?

– Нет никаких признаков, что заходил.

– Вы проверили его мобильник, кредитную карточку, компьютер?

– Мы ждали вас для проведения обыска, но априори его вещи остались нетронутыми.

Первая хорошая новость: они могли сами расшифровать данные электронного и информационного оборудования.

Появился санитар:

– Родители приехали.

Трое офицеров вскочили, зашуршав плащами.

– Лучше бы не показывать им…

– Я знаю свое дело. Крипо, подожди меня в машине. Я позову тебя, когда закончу с родителями.

Не стоило давать заместителю возможность поболтать с тремя мушкетерами.

– А вы, – добавил он, – оставайтесь здесь. К судебному медику пойдем вместе.

– Но…

– Я и так взял на себя родителей. Должны же вы поучаствовать в остальном.

11

Эрван привык к моргам – в таких местах об эстетике обычно не заботятся. Коридоры там в большинстве своем выложены плиткой, вдоль стен идут канализационные трубы. «Chevale Blanche» следовала общему правилу, но с одним нюансом, который делал атмосферу еще неприятней: на втором подземном уровне какой-то умелец изукрасил стены монохромными фресками; первая из них, красная, изображала подтеки крови. Не самая удачная мысль. Дальше была расположена приемная с диваном и двумя креслами с мелким узорчиком в стиле Пауля Клее. Кофеварка, аквариум. Родители Виссы Савири стояли рядом с золотыми рыбками. Он подошел к ним, протягивая руку. Улыбнуться? Не улыбаться? Сколько таких разговоров пришлось ему пережить? Искать слова, которые совершенно бесполезны. Изображать фальшивое сочувствие. Вот дерьмо.

По темной коже Виссы Савири Эрван предположил, что он родом из Северной Африки. Он также запомнил, что его отец работал в авиаклубе. Короче, он думал увидеть механика-араба в черном мешковатом костюме в сопровождении супруги в черном платке. Савири-отец оказался высоким и элегантным. В черном пиджаке поверх ярко-синей тенниски от Лакоста. Смуглая кожа, пронзительный взгляд; он походил на того, кем и был: авиаинженер в трауре. Жена была такой же высокой, как он. У нее были четко очерченные брови, кожа с медным отливом и длинные рыжие волосы, волнами спадающие на плечи. Не красивая, но породистая и элегантная. Эрван еще раз попал пальцем в небо: он представлял ее стокилограммовой теткой в абае.[40]

Он представился и выразил соболезнования. Они пожали ему руку, пристально разглядывая. Когда рядом с человеком происходит мощный взрыв, он на какой-то момент лишается способности что-либо чувствовать. Чета Савири пребывала именно в такой черной дыре, где-то на no man’s land, ничейной земле, откуда им предстояло возвращаться – медленно, осознавая страдание, впитавшееся в саму их плоть. Хроническую боль, которая отныне станет частью их самих: сына больше не было.

Эрван постарался вспомнить специфику мусульманских похорон. Погребение должно совершиться в течение двадцати четырех часов, последовавших за кончиной. Смерть рассматривается как переход, а значит, запрещены кремация, консервация тела или донорство органов. Гроб, развернутый в сторону Мекки…

В случае с Виссой все эти соображения были совершенно бесполезны.

– Обычно, – начал он, – родителей просят опознать умершего, но, принимая во внимание состояние останков, лучше от этого отказаться. Стоматологическая экспертиза подтвердила, что…

– А если мы хотим его увидеть? – спросила мать.

Голос низкий, звучный. Немного тягучий, как у Фанни Ардан. Ни малейшего магрибского акцента.

– На данный момент, – ответил он, – это невозможно. Еще не было вскрытия. Следует с точностью определить обстоятельства несчастного случая.

Согласятся ли они на такую версию? Позволят ли, не упираясь, запечатать гроб? Или же, напротив, бросятся искать виноватых? Подадут жалобу? Пока они не реагируют. Возможно, даже не слышат, что им говорят.

– Нам позвонил подполковник Верни, – произнес наконец отец. – Он говорил об «уик-энде интеграции». Это что-то вроде издевательств над новичками?

Эрван пустился в путаные объяснения, прикрываясь расследованием, необходимостью соблюдать осторожность, опросом свидетелей. Он проклинал военных, которые вынудили его следовать этим дебильным ритуалам. Чтобы уйти от основной темы, он сосредоточился на практических проблемах организации похорон:

– Как только вскрытие будет закончено, прокуратура Ренна выдаст разрешение на захоронение. Тогда вы сможете позвать имама и…

– Мы не мусульмане.

– Простите, я подумал…

– У нас египетские корни. Мы копты.