Лондонские поля - [26]

Само собой, возникали и небольшие осложнения; само собой. Иной раз, когда он заполночь прибредал в ее квартирку, Энэлайз была не одна. Могло оказаться, что на стуле (или на полу, как собака) спал какой-нибудь обожатель, лысый или очкастый — какой-нибудь хромоног, толстопуз, хлюпик или ханурик. Тогда Кит немедля изгонял их в ночь, провожая насмешками, гиканьем и пинками под задницу, после чего взбирался на диван-кровать, присоединяясь к Энэлайз — к ее теплу, ее грудям и ее смеху. Бывало и так, что он заставал ее в постели с известными людьми. Такое случалось не очень часто (Кит и сам приходил к ней не очень часто), и известные люди более не были очень уж известными; но такое случалось. Классический музыкант, пораженный ужасом поэт… своего рода знаменитости, и притом не читатели бульварных газет, к которым Энэлайз теперь охладела. Никаких тяжелых чувств. Прямота есть прямота. Кит, бывало, делал пару-другую глоточков того, что оказывалось под рукой, отпускал пару-другую шуточек — и пускался в дальнейший путь, обычно к Триш Шёрт. Однажды он застал ее в постели с Риком Пуристом. Как позже объяснила Энэлайз, она возмещала Рику тот урон, который нанесла его браку. В комнате включили лампу: Кит и Рик походили друг на друга как две капли воды. От изумления Кит широко разинул глаза. Он же видел Рика по телику! Это был один из самых странных моментов в странной жизни Кита. Вскоре он через него перемахнул… Та ночь, казалось, подвела итог всему, что было прежде. Нет, в самом деле. Энэлайз, та теперь поселилась в Слау; Кит же занялся бизнесом.

Ну а Дебби? Малышка Дебби? Ладно, Дебби была особенной. Смуглая, полненькая, вечно надутая, вся составленная из окружностей да овалов, Дебби была «особенной». Дебби была особенной, потому что Кит спал с нею с той поры, как ей минуло двенадцать. С другой стороны, тем же самым могли похвастаться еще несколько человек. Все совершенно кошерно, все по-бристольски, ибо трубы у нее были перевязаны, и надо было только вручить семьдесят пять фунтов наличными ее мамуле, которая тоже была весьма неплоха. По отношению к Дебби Кенсит Кит вел себя порядочнее некуда. Уважение. Предупредительность. Ничего грязного. Традиционный секс, безо всяких там извращений. Призрачное чувство возникало у него, когда он выпрастывался из нее — на маленькой кроватке, в маленькой комнатке, где на стенах блекли изображения утраченных эльфов, гномов, белоснежек и дюймовочек детства, а ноздри щекотал белый запах очень юной плоти. На орошенной мужскими выделениями простыне возлежала малышка Дебби, пухленькая и чопорная (и с толстыми ножками). При этом была она потрясающе голенькой: ни тебе платьица с оборочками, ни школьной формы, ни даже бантиков. Такие «дополнения к программе» можно было найти, и в немалых количествах, в ее верхнем ящике; но Дебби всегда оставалась голенькой для своего Кита, как того и требовала природа. С ним она не надевала на себя ничего из таких вещиц и не предлагала этого, — нет, только не Киту. А Киту всегда было неловко попросить. Прошлой осенью Дебби справила свой пятнадцатый день рождения. Прежде Кит появлялся у нее так часто, как только мог себе это позволить (или даже чаще: иногда он умеючи втуливал миссис К. чеки, не наносившие никакого ущерба его банковскому счету). С ноября, однако, он стал появляться там реже. Но Дебби всегда будет для Кита особенной. Она всегда будет особенной. По крайней мере, пока ей не стукнет восемнадцати. Или шестнадцати.

И наконец (как всегда — наконец), имелась еще и Триш Шёрт: блондинистая, бледная, лишь в последнее время слегка набравшая в весе, худосочная (но крепконогая) Триш, которая не помнила ни своего возраста, ни какого рода блондинкой она была, когда начинала, много-много лет тому назад. Она жила под супермаркетом на Лэдброук-гроув, что для нее было удобно и даже необходимо, потому что она терпеть не могла выходить на улицу. Чтобы она способна была лицезреть лампы дневного света и ящики с товарами, Триш требовалось несколько стопариков водки. Кит доставлял Триш ее дозу, избавляя ее от двухнедельного умерщвления плоти, и снабжал деньгами на выпивку, спасая таким образом от гораздо более частых испытаний. Это очень много значило в неуклонном упрочении его власти над нею. «Для тебя, Кит, я сделаю все на свете. Все на свете», — говорила она. И Кит ловил ее на слове. Но всякий раз, когда он выходил на улицу, стиснув в руке ключи от тяжелого «кавалера», или молча одевался (вариант — просто застегивал молнию у себя на брюках), глядя на ее бледное тельце, Кит давал себе слово, что этот визит будет последним.

Всякий раз, когда он толкал фанерную дверь, всякий раз, когда Триш приветствовала его приход, опускаясь на колени, Кит делался чуть-чуть злее, чем прежде. И вот за это он ей заплатит… Господи помилуй, да что такое он с собою творит? Почему он здесь, с нею, вот с этой, когда он миловался с маленькой Дебби и непредсказуемой Энэлайз (а также с Пегги, Игбалой, Петронеллой и Фрэн)? Что ж, если по правде, то у Триш было нечто, что можно было бы сказать в ее пользу. У Триш было определенное преимущество. Она жила ближе остальных.