Лондон. Прогулки по столице мира - [4]

Мне вдруг подумалось, что за свою жизнь я видел четыре различных образа Лондона. Первый образ был настолько смутным и в то же время настолько живым, что я порой задавал себе вопрос, уж не является ли он частью творчества Диккенса, которое всегда воспринималось мной как собственный жизненный опыт. Но это было не так, и у меня есть все основания это утверждать. Еще в раннем детстве меня как-то взяли в Лондон. Это случилось в последние годы правления великой королевы Виктории. Я помню тот город, с его ужасающим шумом и суетой, грязью и слякотью — ведь дело было зимой. И одним из наиболее четко запечатлевшихся в памяти эпизодов стал теплый загон, где пахло соломой и было мокро и грязно от растаявшего снега на полу конки, двигавшейся по Ладгейт-Хилл. Я хорошо помню темный купол собора Святого Павла, возвышавшийся над морем белых от недавно выпавшего снега крыш.

Возможно, это утверждение вызовет удивление и даже негодование, но именно тогда век лошади в Лондоне подошел к концу. В городе появились странного вида автомобили, которыми управляли люди в защитных очках. Эти машины напоминали кареты, и, когда они ломались, вокруг них собирались толпы праздных зевак. Но именно они через несколько лет изгнали лошадей из Лондона и преобразили внешний вид городских улиц. Впрочем, когда я впервые оказался в столице, то увидел город конок, карет с извозчиками, двухколесных кэбов и частных карет. Тогда мне казалось, что все люди в этом городе либо щелкают кнутами, либо громко кричат. Нескончаемо звенела конская упряжь, мостовые содрогались от глухого стука копыт. Громадные краснолицые мужчины на козлах кутались на морозном воздухе в бесформенные пальто, скрывали ноги под теплыми пледами, а затянутыми в перчатки руками сжимали вожжи.

Поездка на конке представляла собой весьма неспешную процедуру со множеством остановок и использованием любой возможности обменяться любезностями. В то время пассажир был частью уличной жизни Лондона. Сегодня это просто невозможно, так как мы находимся в изолированном пространстве омнибуса или легковой машины. А в те времена вы сидели на открытом воздухе и медленно проплывали над морем голов пешеходов. Все это напоминало живописную процессию вступления в должность лорда-мэра. Извозчики располагали уймой времени, чтобы перекинуться друг с другом шуткой или обменяться ироническими замечаниями по поводу любого из пешеходов. Казалось, все они были знакомы друг с другом, и в тот момент, когда рука полисмена приводила в движение сотни неподвижно застывших лошадей (многие из которых, как мне помнится, вскидывали головы и всхрапывали), эти извозчики начинали орать как бешеные, и испуганному ребенку казалось, что он находится в самом центре яростной ссоры.

Теперь-то я понимаю, что видел тот лик Лондона, который был знаком Хогарту. Это был город жизнерадостного крикливого простонародья; город, заполненный шумом, который сегодня мы не различаем и не замечаем. Выступали духовые оркестры, играли тромбонисты и шарманщики, пели уличные певцы, орали разносчики. Стоя у дверей своих лавок, пронзительно вопили мясники в полосатых фартуках, фоном раздавалось громыхание запряженных лошадьми телег, звяканье мелких монет, поскрипывание упряжи и щелканье кнутов. Наверное, шум Лондона не мог не произвести на меня сильное впечатление, потому что родственник, у которого я остановился, настолько устал от городского шума, прежде всего от грохота колес, что застелил мостовую у своего дома слоем дубильной коры. Помню, я забирался на стоявший у окна стул и, встав на колени, наблюдал за уличным движением, прислушивался к внезапно проникавшим сквозь слой коры приглушенным звукам, а когда они приближались, снова слышал все эти доносившиеся с дороги гулкие шаги, перестуки и громыхания в их естественном звучании.

Вероятно, по причине малолетства мне казалось, что весь этот ад организован существами, рост которых превышает рост нормальных людей. Рядовой кокни не отличается гигантским ростом, и все же в течение нескольких лет я был убежден в том, что эти огромные существа принадлежат к особой расе веселых бородатых великанов. Я не могу себе представить современного ребенка, который пришел бы в смятение, впервые увидев медленное и упорядоченное движение лондонского автотранспорта. А ведь именно такое впечатление произвел на меня Лондон эпохи королевы Виктории — Лондон, на который я успел бросить лишь мимолетный взгляд.

4

Я совершенно не помню Лондон эпохи короля Эдуарда, потому что мои школьные годы прошли не в столице. Я вернулся в Лондон в 1913 году, когда уже достиг призывного возраста, и обнаружил, что город стал совсем другим. Автомобили с колесами на литых шинах уже изгнали с его улиц конные экипажи. И все же еще можно было нанять старомодный четырехколесный экипаж или двухколесный кэб. В этом другом Лондоне цилиндр был не только символом достатка, но и признаком респектабельности. Многие парикмахеры держали специального помощника, который занимался исключительно тем, что отпаривал утюгом эти шляпы, пока их владельцам стригли волосы. Человеку, который был вхож в светское общество, цилиндр отпаривали ежедневно. Котелки носили представители более низких слоев общества, а кепи, если не принимать в расчет сельской местности, были головным убором низов. Никто, за исключением немногих оригиналов, не ходил с непокрытой головой, как это в обычае у многих сегодняшних лондонцев.