Ломоносов: Всероссийский человек - [172]

Ломоносов смотрит на малозаселенное пространство России как рачительный и строгий хозяин. В разговоре с Шуваловым он не стесняется называть вещи своими именами. А как бы обрушился он на Миллера, к примеру, если бы подобные реалистические описания российского неустройства появились в его журнале! Правда, сами по себе предложения об увеличении количества врачей и укреплении городских стен не содержали в себе ничего необычного и дерзкого. Но ими дело не ограничивалось.

Как и в вопросе о возрасте монашествующих, Ломоносов беспощадно вступает в схватку с самыми глубокими отечественными церковными традициями. Он — против крещения холодной водой, в том числе как физик: попы ссылаются «на предписание в требнике, чтобы вода была натуральная без применения, и вменяют теплоту за примешанную материю». Ломоносов — категорический противник теории теплорода, «однако невеждам-попам толковать физику нет нужды, довольно принудить властию». Он обвиняет «упрямых попов, кои хотят насильно крестить холодною водою», в том, что они «желают после родин и крестин вскоре и похорон для своей корысти». Но это еще не все. Ломоносов обрушивается на церковные посты. На Масленице, «готовясь к воздержанию великого поста, по всей России множество людей так загавливаются, что и говеть времени не остается. Мертвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны показывают то ясно. Разговенье тому ж подобно. Да и дивиться не для чего. Кроме невоздержанья в заговенные дни питием и пищею, стараются многие на весь великий пост удовольствовать плотским смешением законно и беззаконно, и так себя до чистого понедельника изнуряют, что здоровья своего никою мерою починить не могут, употребляя грубые постные пищи, что и здоровому желудку тягостны». Не говоря уж о том, что «крутопеременное питание» вообще вредно, в России «сие по концам тучное, а в середке сухое время» приходится на зимние месяцы, когда нет свежих плодов и ягод, а крестьяне (из-за отсутствия полевых работ) и купцы (из-за распутицы) «пребывают в праздности, которая в заговенье и разговенье дает повод к необузданной роскоши». Посты, напоминает Ломоносов, были учреждены «в Греции и в земле обетованной»; в северных странах необходимо расположить их заново, перенести на другие месяцы — сообразно климату. «Для толь важного дела можно в России вселенский собор составить: сохранение жизни толь великого множества народа того стоит». И вообще Господа любить надо «сердцем, а не кишками»!

В приложенной к статье записке «Об обязанностях духовенства» Ломоносов высказывается еще определеннее: «Святого и Синода и духовенства не одна должность, что Богу молиться за кого они должны, но и обучать страху Божию и честным нравам словом и примером. <…> Посмотрите в России, посмотрите в благоустроенных государствах. Пусть примером будет Германия.

Тамошние пасторы не ходят никогда на обеды, по крестинам, родинам, свадьбам и похоронам, не токмо в городах, но и по деревням за стыд то почитают, а ежели мало коего увидят, что он пьет, тотчас лишат места. А у нас при всякой пирушке по городам и деревням попы первые пьяницы. И не довольствуясь тем, с обеда по кабакам ходят, а иногда и до крови дерутся.

Пасторы в своих духовных школах обучающихся детей грамоте наставляют Закону Божию со всей строгостью и прилежанием. <…> А у нас по многим местам и попы сами чуть столько грамоте знают, сколько у них мужичий батрак или коровница».

Взгляды «всероссийского человека» не укладываются ни в славянофильскую, ни в западническую схему. Он страстно желал, чтобы русские люди были не только объектом, но и субъектом истории, чтобы они не только сами собой управляли, но и сами себя лечили по новейшим правилам науки, сами строили корабли и каналы, сами рассказывали миру о своем прошлом и настоящем. Но ни о каком «особом пути развития» речи не шло. Чтобы обходиться без «немцев», нужно было всему у них научиться, самим стать отчасти «немцами».

Проект был — в самом прямом смысле слова — «подарен на день рождения» Ивану Ивановичу. Несомненно, тема записки и раньше обсуждалась Ломоносовым и Шуваловым; но смелость предложений ученого, по свидетельству современников, испугала политика-практика. В самом деле, при Елизавете о том, чтобы переносить посты на более удобное время, ограничивать возраст вступления в монашество или, не дай бог, ставить в пример попам лютеранских пасторов, речи идти не могло. Может быть, Ломоносов не случайно выбрал момент для сочинения своего прожекта? Лютеранские симпатии наследника не были секретом, а опала Шуваловых и Воронцовых вовсе не сама собой разумелась. Ведь еще в конце 1750-х годов два правящих клана искали подходы к «малому двору». Были и другие варианты: в случае смерти императрицы выслать и Петра, и Екатерину из России, возвести на престол маленького Павла и взять всю власть в свои руки. В этом случае дело могло дойти до таких реформ, препятствием для которых был консерватизм Елизаветы Петровны. С другой стороны, Петр Иванович Шувалов тоже был болен — с его смертью Иван Иванович становился во главе клана. Трагедия камергера заключалась в том, что к тридцати четырем годам он только созрел как государственный деятель. Тут бы ему и развернуться… Но все сложилось иначе.