Лоллипоп - [14]
– Бедная тётушка похудела на девять килограммов. Чай теперь пьёт без рома и без сахара, на хлеб мажет маргарин, да и того с гулькин нос.
Лысого это сообщение страшно взволновало. У него даже руки слегка задрожали.
– А как зовут твою тётушку? – спросил он.
– Тётя Эренрайх, вот как её зовут, – сказал Лоллипоп и опять протёр глаза. – А пса – Леманн.
Лысый вскочил как ужаленный.
– Немедленно к ней! – вскричал он. И припустил что есть духу.
У входа в парк он остановился и поманил Лоллипопа. Пока Лоллипоп бежал, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Ты хороший мальчик! – сказал он. Вытащил бумажник, порылся в нём и вручил Лоллипопу монету в десять грошей. – Для свинки-копилки, – сказал он и прибавил: – Смотри не потеряй!
Через день Эренрайх пришла к бабушке без Леманна.
– Мы помирились, – сообщила она. – Он вернулся и был очень мил. Можешь ничего не говорить, сказал он, уж знаю, знаю, сказал он!
Лоллипоп сидел в мягком кресле в гостиной и ликовал.
– Жаль, что Леманн больше не придёт, – обратился он к госпоже Эренрайх. – Я в последнее время, видимо, перечитал и собрался обучить Леманна разным трюкам. Как в цирке. Танцевать менуэт, прыгать через обруч…
– Увы, Лоллипоп, увы, – сказала госпожа Эренрайх. – Леманна с Людвигом водой не разольёшь!
Десятигрошовую монету, полученную от Людвига, Лоллипоп хранил как реликвию. Он уложил её в крошечную баночку на ватную подстилку. Банку поставил в тумбу около кровати. Сестру это поразило. Время от времени она вынимала баночку и разглядывала монету. Но ничего особенного в ней так и не нашла.
Лоллипоп и рыжая бабушка
Осенью Лоллипоп пошёл в третий класс, и жилось ему лучше некуда. В школе никаких проблем; по арифметике он и так заметно выделялся, а тут ещё нередко стал писать сочинения, где встречались целые предложения без единой красной пометки учительницы. Эгона опять пересадили к Лоллипопу, и у них был полный контакт. В последнее время у Лоллипопа вообще со всеми был полный контакт. Даже с сестрой. Такая была жизнь, что постоянно хотелось насвистывать. С перерывами на занятия и еду.
Смешанный Отто находил, что Лоллипоп свистит виртуозно и что в будущем ему непременно следует заняться художественным свистом.
Кстати, Лоллипоп за лето вымахал на пять сантиметров. Теперь на уроках физкультуры он с низкорослого левого фланга строя перекочевал в середину. Почему Лоллипопу хотелось быть высоким, а не низким – сказать трудно. Может, потому, что сестра рассказывала мечтательно о «высоченном парне, обалденном красавце» и презрительно – о «невзрачном коротышке». Может, потому, что мама всегда прыскала, завидев чету Ше́стаков: Шестак-муж на голову ниже жены. А может, потому, что теперь он смотрел Ге́рберту глаза в глаза, когда они выясняли отношения. Раньше он глядел на Герберта снизу вверх – далеко не лучшая позиция при выяснении отношений. И уж наверняка его радовало, что, прибавив пять сантиметров, он сравнялся с Ха́йдегундой Гю́нзель.
Она училась в четвёртом классе и здорово нравилась Лоллипопу. Он не был влюблён в неё, как некогда в Эвелину с глазами цвета пармских фиалок. У Хайдегунды самые обычные карие глаза и самые обычные короткие каштановые волосы. И хрупкая она невозможно. Но на всех школьных вечерах Хайдегунда читала стихи. Получалось это у неё колоссально. По арифметике ей никто в подмётки не годился. А на физкультуре она не уступала Лоллипопу. Ребята восхищались её тройным арабским колесом из конца в конец спортзала не меньше, чем затяжной стойкой на руках, которую Лоллипоп показывал на школьном дворе.
Лоллипоп считал, что для настоящей дружбы они с Хайдегундой – пара что надо. К тому же Лоллипоп никогда не видел, чтоб Хайдегунда хихикала. И плачущей он её не видел. Лоллипоп с неприязнью относился к плаксам. Хоть Смешанный Отто не однажды говаривал: «Лоллипоп, это обычный предрассудок. У одних глаза всё время на мокром месте, у других никогда. Это ни о чём не говорит!»
Пока Лоллипоп сидел у Смешанного Отто на мешке с картошкой, он и сам так думал. Но стоило кому-нибудь в школе разреветься – из-за несправедливой «пары» или чернильной кляксы на рубашке, как все тут же презрительно фыркали: «Рыдальный агрегат!» И Лоллипоп презрительно фыркал: «Рыдальный агрегат!» Когда Лоллипоп чувствовал, что сам вот-вот заревёт, он начинал смеяться. Смех перебивал плач, хотя и получался он весьма странный: захлёбывающийся и звенящий. А если слёзы всё равно наворачивались, то можно было спокойно утверждать, что это от смеха.
Итак, Лоллипоп сравнялся ростом с Хайдегундой Гюнзель. На короткой переменке он подошёл к Гюнзель и спросил, не придёт ли она сегодня после занятий в парк.
– Возможно, – сказала Хайдегунда.
– Хочется верить, – сказал Лоллипоп.
И Хайдегунда действительно пришла. Они с Лоллипопом в два счёта нашли общий язык. Для развлечения они на ходу решали задачки: 97 умножить на 12, потом на 8, делить на 3, минус 39, равняется… И в том же духе. Ещё они залезли на флагштоки перед входом в парк. На самую верхотуру. И получили массу удовольствия: пенсионерки на скамейках сперва от ужаса лишились дара речи, а потом бурно совещались, кого лучше вызвать – пожарных, полицию или родителей обезьян-верхолазов.
