Логово зверя - [9]

– Ну, наконец-то, добрались! По-быстрому разложимся, перекусим – и спать.

Паша, обессиленный настолько, что едва держался на ногах, не издал ни звука и лишь согласно кивнул.

Постояв ещё немного, будто в нерешимости, за что приняться в первую очередь, они в конце концов разделились. Паша, вконец измотанный и выбившийся из сил – и, как следствие, уже ни на что не годный, – в изнеможении опустился на первую попавшуюся кочку и, уронив голову на грудь, замер в глубоком полусонном оцепенении. Юра же, скользнув по напарнику коротким скептическим взглядом и поняв, что тот ему уже не помощник, тряхнул головой и взялся за дело.

Прежде всего после недолгих поисков он отыскал место для палатки – более-менее ровное, покрытое густой мягкой травой, по соседству с крупной мохнатой елью, раскинувшей во все стороны свои широкие разлапистые ветви. Затем извлёк из рюкзака плотно сложенную палатку и умелыми, чёткими, доведёнными до автоматизма движениям, среди которых не было, казалось, ни одного лишнего, установил её на выбранном им участке. Палатка была небольшая, немного вытянутая в длину, в ней без особого стеснения могли разместиться два человека. Юра забрался в неё, минуту повозился внутри, проверяя, достаточно ли удобен будет предстоящий ночлег, и, выбравшись наружу, утвердительно боднул головой, видимо довольный результатом.

После этого, не теряя даром ни секунды, он отправился бродить окрест – собирать топливо для костра. В течение нескольких минут Юры не было видно, до замершего в блаженной дрёме, клевавшего носом Паши доносился лишь хруст сучьев под ногами рыскавшего где-то за деревьями, в непроглядной тьме, застывшей в лесных зарослях, товарища. А потом он неожиданно вынырнул из темноты прямо возле Паши, держа в руках большую охапку палых ветвей и сучьев, которую он бросил наземь поблизости от палатки. Покопавшись в кармане, он достал оттуда зажигалку, и через мгновение маленький живой огонёк с сухим потрескиванием заметался и заплясал в объёмистой груде хвороста, стремительно разрастаясь и с жадностью пожирая одну ветку за другой. И вскоре возле палатки горел большой яркий костёр, рассеивая мрак и озаряя неверным движущимся светом раскинувшийся кругом пышный травяной ковёр, выступавшие из темноты массивные еловые лапы, лежавшие на земле пузатые рюкзаки и усталые, осунувшиеся лица приятелей – довольное, чуть усмехавшееся Юрино и безразличное, сонное Пашино.

– Отлично! Хорошо горит! – сказал Юра, с прищуром глядя на всё более разгоравшееся пламя и потирая руки. – Побалуем себя горячим ужином… Ну и комаров пусть отгоняет… А может, кого и посерьёзнее, – прибавил он потише, чуть нахмурясь и бегло оглядевшись.

Безучастные, застылые Пашины черты после этих слов внезапно ожили. Он задвигал головой, приподнял её и устремил на друга сосредоточенный, беспокойный взгляд.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он низким, сипловатым голосом. – Кого «посерьёзнее»?

Юра тоже посмотрел на него и, немного помедлив с ответом, усмехнулся и небрежно взмахнул рукой.

– Ничего. Не обращай внимания… Ладно, пойду дровишек поищу, – произнёс он, возвращаясь к хозяйственным заботам. – А то хворостишко красиво, конечно, горит, но недолго.

И, сделав несколько шагов, он вновь исчез за деревьями. А Паша, проводив его угрюмым мутным взглядом, вздохнул, тревожно осмотрелся вокруг и, не с силах сопротивляться настойчиво подступавшему сну, опять повесил голову и погрузился в тяжёлое дремотное забытьё.

Юра, послонявшись по лесу ещё пару минут, возвратился, таща за собой небольшое деревце с длинным тонким стволом и кривыми, изломанными ветвями. Бросив его возле понемногу затухавшего костра, он достал из рюкзака топорик и такими же ловкими, уверенными движениями, какими устанавливал только что палатку, принялся обрубать с дерева ветки и кидать их в огонь, который, приняв новую пищу, вспыхнул ярче прежнего и вновь озарил округу сумеречным, дрожащим сиянием. Обрубив все ветки, Юра приступил к стволу и сильными, точно рассчитанными ударами разделил его на несколько частей, превратив в конце концов в груду дров. И один обрубок тут же швырнул в костёр, подняв при этом сноп искр и взметнув кверху серый клуб дыма.

Затем, уронив топор наземь и уперев руки в бока, он постоял немного неподвижно, глядя сузившимися глазами на разгоравшийся огонь и словно задумавшись о чём-то. Потом мотнул головой, точно отгоняя непрошеные мысли, резко повернулся и двинулся в сторону реки, на ходу бросив приятелю:

– Пойду освежусь. И тебе, кстати, советую.

Паша никак не отреагировал. Похоже, даже не услышал. Усталость сломила его окончательно. Он сидел ссутулившись, голова его склонялась всё ниже, глаза были закрыты. Напряжение и беспокойство постепенно исчезли с лица, сменившись умиротворением и покоем. Судя по всему, его дремота плавно перетекла в сон.

Но сон этот был недолог. Его разгладившиеся было черты вдруг снова напряглись и исказились, из груди вырвался сдавленный стон, голова резко мотнулась в сторону. Вероятно увидев во сне что-то не слишком приятное и стремясь избавиться от этого, он вздрогнул всем телом, резко вскинул голову и открыл глаза. Несколько секунд, вытаращившись и тяжело дыша, неотрывно смотрел перед собой, словно всё ещё видя то, что явилось ему во сне. А когда видения наконец рассеялись, осторожно огляделся кругом, особенно пристально всматриваясь в раскинувшуюся за его спиной чёрную лесную глубь, слегка озаряемую колеблющимися отблесками костра. Нервы его были натянуты, а воображение сильно возбуждено, а потому ему виделось подчас не то, что было на самом деле. Причудливые очертания деревьев он принимал за какие-то безобразные, уродливые фигуры, протягивавшие к нему свои длинные узловатые руки; смутные лесные шорохи – за тихие голоса, глухо шептавшие что-то, как ему казалось, угрожающее и зловещее; суетливые, неверные блики костра выхватывали из темноты как будто чьи-то устрашающие обличья с искорёженными, противоестественными чертами…