Поскольку больше не оставалось предметов, способных привлечь внимание знаменитого художника, у Наоми тяжелейший груз свалился с плеч. Просьба сестры постараться втереться в доверие к этому мужчине висела над бедной девушкой как дамоклов меч.
Покончив с формальностями, Наоми приступила к титаническому труду, которому, казалось, конца не будет. Каждую купленную вещь пришлось отдельно упаковывать. Один из портье проникся жалостью к маленькой труженице и предложил помочь снести коробки вниз. Наоми от всей души поблагодарила его, и через пару минут ей удалось втянуть его в разговор о лидсовской супнице.
— А я-то надеялась отхватить эту вещицу, — соврала она, укладывая вустерскую вазу в специальную упаковку. — Теперь, пожалуй, уплывет за границу.
Портье помотал головой и ближе наклонился к Наоми.
— А вот и нет. Совершенно точно известно, что она останется в Уэльсе, ее купил знаменитый художник Бран Ллевеллин.
Наоми выпрямилась.
— Неужели?
Портье важно кивнул.
— Ллевеллин — известный коллекционер. Кстати, — добавил он, — если вы оставили машину на общей стоянке, бегите скорей и попробуйте подъехать как можно ближе к зданию. А я пока спущу ваши коробки. Слишком уж тяжелая ноша для такой малышки, как вы.
Наоми с невероятной живостью проделала все, что он сказал, и умудрилась подогнать машину к самой двери. Когда ее благожелательный помощник уложил все коробки в багажник, Наоми с благодарностью улыбнулась ему.
— Как вы любезны. Большое спасибо. Кстати, — как бы между прочим добавила она, — я ужасно разочарована, что Бран Ллевеллин не осчастливил аукцион своим появлением. А я-то хотела попросить у него автограф.
Портье кивнул.
— Да, обычно он присутствует сам, но на прошлой неделе, когда он карабкался по горам, с ним произошел несчастный случай. Я знаком с одним парнем, который доставляет ему домой краски. Это как раз вблизи Ллантони… — Портье вдруг осекся и с треском захлопнул багажник. Не надо было рассказывать об этом. Вы никому не скажете?
Наоми вздрогнула.
— Не обмолвлюсь ни словечком, — заверила она его, села в машину и, опустив стекло, добавила: — Поскольку он художник, я надеюсь, что у бедняги не пострадали руки.
— Само собой! — Мужчина быстро ретировался, так как на пороге здания появился его коллега. — Ну, счастливого пути!
Наоми никогда не была особой лихачкой, и сейчас ей приходилось напрячь все силы, чтобы сконцентрироваться на том, что она делает, выезжая из Кардиффа к М4. Она заставляла себя не думать о Бране Ллевеллине, пока не попала на более спокойную трассу, ведущую к мосту Северн-бридж и Лондону.
«Как это сестрица упустила известие о несчастном случае?» — думала расстроенная Наоми.
Диана работала в «Кроникл» в отделе сенсаций, поэтому крайне редко пропускала свежие горячие новости. Наоми нахмурилась, надеясь, что художник пострадал не сильно, и в то же время в глубине души она была довольна, что несчастный случай помешал ему лично присутствовать на аукционе. После того как Диана услышала от Наоми рассказ о столкновении с художником в театре, ею овладела навязчивая идея написать о нем статью. Она разработала генеральный план, согласно которому Наоми предстояло встретиться с Браном Ллевеллином во время торгов, напомнить ему о случае в театральном буфете и убедить его дать интервью ее сестре. Этот проект вызывал у Наоми откровенный ужас. Она не только содрогалась от мысли, что ей придется снова встретиться с Браном Ллевеллином, но и прекрасно знала, что он хорошо известен отрицательным отношением к прессе, где в колонке светской хроники ему не раз перемывали косточки.
К тому же, после злополучного происшествия в опере, в глубине души Наоми и сама подверглась наваждению не меньше, чем Диана. Она даже провела небольшое частное расследование и выяснила, что, некоторые специалисты считают его величайшим уэльским художником со времен Огастеса Джона. Его грандиозный успех позволил ему быть разборчивым. Ему равно удавались и портреты, и пейзажи. Но портреты он брался писать лишь в том случае, если образ портретируемого задевал в нем какую-то струнку. И так как успех пришел к нему давно, в последние годы даже простейший рисунок, принадлежащий его кисти, стоил бешеных денег. Кроме мощного художественного таланта судьба наградила его еще и диковато-романтической внешностью и огромным личным обаянием. И это сводило женщин с ума, они слетались к нему как мухи на мед. Но, несмотря ни на что, он до сих пор оставался холостяком. Пока женщины будут так вешаться Лле-веллину на шею, он и не женится, думала Наоми, сердясь на себя за совершенно необъяснимые приступы ревности.
Был уже поздний вечер, когда Наоми приехала в Кенсингтон, чтобы доложить об успешном дне Руперту Синклеру, своему начальнику. Мистер Синклер ждал ее с нетерпением. Начав работать в «Антиквариате Синклера», Наоми многому научилась у этого пятидесятилетнего умного, не без ленцы мужчины, считающегося непререкаемым авторитетом в области фарфора и керамики. По возвращении она обычно брала на себя бухгалтерию, потому что Руперт ненавидел цифры так же остро, как Наоми их любила.
